Дух неправды - Инна Тронина

Он шёл мимо итальянских и бельгийских зеркал в мозаичной оправе и старался не смотреть на себя, безобразно жирного и непотребно пьяного. Стены гостиной, куда он пригласил Соню, украшали зеркальные картины, выбранные и размещённые лично Мариной. Ей не очень нравилась планировка помещения, и было решено таким образом скрыть огрехи. В итоге гостиная расширилась до бесконечности, одним концом уйдя в чистое поле. Свечей, гостей, бутылок с вином, рождественских гусей становилось в несколько раз больше.

Помахивая кисетом от мобильника, болтающимся на золочёном шнурке, Михаил Печерский вошёл в бесконечную и холодную комнату с колоннами и сводами. У дальней, застеклённой стены в сиянии ёлочных огней виднелась его гордость – старинный кабинетный рояль чёрного дерева и бархатная табуреточка под клавиатурой.

Лупоглазая нимфа в джинсах, расшитых янтарём и кристаллами, подаренных одним удачливым олигархом, и в легчайшем жакете из кремовой норки, прикрывавшем отшлифованное до блеска тело, встала с антикварного диванчика и рванулась навстречу хозяину. Жакетка распахнулась, и Печерский увидел, что на Соне нет даже лифчика. Её накачанные гелем груди украшали пятиконечные звёздочки-стикини,[48]а шею – сеточка из тончайших золотых цепочек. Прямые волосы до плеч цвета вишнёвого варенья закрыли изысканные, презентованные ещё одним богатым клиентом серьги-крестики.

– Ну, чего тебе?

Печерский без сил рухнул в кресло. Вместо одной ёлки в углу гостиной он видел даже не две, а три, и Соня прорисовывалась перед ним весьма неотчётливо.

– Какие проблемы, чудо?

– Какие, какие!

Соня, дыша парами разнообразного алкоголя и мятным драже, не ахти как освежающим её дыхание, уселась на подлокотник и вплотную придвинулась к Печерскому. Он мгновенно напрягся, пытаясь по мере сил уследить, чтобы «девушка сопровождения» не увела его великолепные часы с драгоценным браслетом, перстень-печатку или нательный крест.

Такие случаи бывали, и нередко, особенно когда девицу недостаточно тщательно проверяли на честность. Соню Бессараб привёл с собой недавно принятый на работу Саша Пихтовников, со скандалом выгнанный из особняка очередного рублёвского богатея. Мужика обвинили в том, что он ненадлежащим образом следил за двумя детьми банкира, а ещё приставал к его молодой жене.

Пихтовников же уверял, что хозяйки не домогался, наоборот, она хотела с ним переспать. И, получив отказ, оскорбилась, решила навсегда лишить охранника работать в домах представителей бизнес-элиты и правительственных чиновников. Печерский пожалел бедолагу и, наплевав на наветы похотливой банкирши, не советуясь ни с родственниками, ни с друзьями принял его с отвратными рекомендациями. Справедливо полагал, что, даже если человек оступился, ему нужно дать шанс исправиться.

Трудных гиперактивных детей, которые постоянно ругались матом и хулиганили, у Печерского не было. И за свою дородную Марину, давно уже из-за полноты поставившую на себе крест, шансонье ручался. Хозяйка даже не заставляла Пихтовникова сопровождать её при поездке в магазины и в косметические кабинеты, Настя категорически отказывалась от охраны, и потому секыорити имел достаточно времени на амуры с проститутками и игру в рулетку.

– Я жду, золотце. – Печерский зевнул и даже не прикрыл рот рукой. – Давай быстро, мне некогда. Ещё ни один гость не убрался, зараза, кроме тех, что на «скорой» увезли…

– Теперь других гостей жди! – прошептала Соня. Она то и дело оглядывалась на дверь, и глаза у неё были испуганные. – Замок закрой!

– Зачем? – Печерский пожал плечам. – Кто сюда придёт?

– А мало ли! Давай быстро, Мишенька, времени нет.

Соня была совершенно не такой, как всегда, и даже как этим вечером, когда гости съезжались на виллу шансонье. Едва он запер дверь, «эскорт гёрл» усадила его на диван, схватила наманикюренными пальцами за локоть.

– Миш, Сашка, козёл, по мобиле звонил. Сказал, что убийца, которого ищут по всей Москве, у тебя тут прячется… чтобы они быстро сюда ехали. Он проигрался по нулям,[49]ему «бабло»[50]надо где-то найти. Он этого индуса у тебя в машине видел, когда вы приехали. Ну, сперва внимания на него не обратил. А когда по телику передали, что он особо опасный преступник, сразу вскинулся. Сто тысяч баксов на него с неба свалятся. Там про «Пекин» говорили, про то, что индус этот – студент университета… Короче, Мишенька, если ты не знал это, так знай. Не хочу, чтобы Сашка со своей сучкой эти сто тысяч пропивал. Какой-то тип из Красноярска привёз с собой «грелку»,[51]ей лет пятнадцать всего, и Сашка уже с ней в уборной, в кабинке заперся. В стойку там трахались, пока сибиряк пьяный в уголке зала дрых…

– А как ты узнала, что он звонил?

Печерскому показалось, что у него замёрзли губы и наполовину отнялся язык. Потому и речь его получилась смазанной, невнятной, как после инсульта. Михаил не на шутку испугался – и за жизнь Санкара, и за своё собственное будущее.

– Я за ним следила. Хотела его «грелке» фейс[52]маленько попортить. Спряталась за дверь уборной, чтобы их дождаться, а он, урод, один припёрся. Я с той стороны двери стою, а он – с другой. И говорит по «трубе». Не знаю, куда звонил. Наверное, в мусорню.[53]Своими ушами слышала, как он в «загородку»[54]твою их приглашал. Короче, ботва[55]полная. Я дождалась, когда он отвалит, и тебе сообщение послала. Засунь куда-нибудь этого индуса, чтобы Сашке не попёрло! Ты бы эту сибирскую «лавку»[56]видел – толстые ноги носками вовнутрь ставит. И говорит, как доярка! На той неделе мне обещал, что в Турцию вместе поедем, а сам…

– Вот так и войди в положение…

Печерский медленно встал, еле сдерживаясь, чтобы не зарычать по-звериному, не заорать благим матом и не разбить кулаком окно или зеркало.

– Ладно, Сонь, об этом потом. Лучше, если бы нас здесь не увидели. На худой конец – у нас вышел секас.[57]Всё поняла? Так и говори, если спросят. И ни слова больше никому, иначе порежут. Поняла? Онемей и всё. А я век не забуду…