Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец - Борис Акунин

Впервые доходы оказались выше расходов в 1871 году. Потом в течение двух лет дефицит, хоть и небольшой, возник опять, но это было вызвано чрезвычайными обстоятельствами: неурожаем, подготовкой военной реформы и организацией среднеазиатского похода. Зато с 1874 года образовалась тенденция к стабильному профициту, и на 1 января следующего года в казначействе накопилось свободных остатков на 40 миллионов.

Это высшая точка финансовых успехов рейтерновского управления, при котором государственные доходы увеличились в два с половиной раза, достигнув 630 миллионов рублей.

К сожалению, мирный рост, начавшийся с того, что Россия отказалась от претензий на европейское лидерство, завершился, когда эти амбиции, пускай в более скромных размерах, возродились во второй половине семидесятых годов. Рейтерну суждено было увидеть, как заботливо выстроенная им система разваливается под бременем новой войны – но об этом рассказ впереди.

Разительней всего было отставание России от Европы по части образования. К середине девятнадцатого века в развитых странах уже худо-бедно существовала система народного просвещения, тотальная неграмотность низов ушла в прошлое. В России же девяносто процентов населения не умели даже читать по складам. Школ средней ступени было мало, высших учебных заведений всего четырнадцать (семь университетов и семь технических институтов) – для державы с населением в 60 миллионов человек совершенно недостаточно.

Отношение правительства к образованию было непростым. С одной стороны, его необходимо было развивать – этого требовала эпоха быстрого технического прогресса и международной промышленной конкуренции. С другой стороны, государственным мужам консервативного лагеря была очевидна опасность, которую несут с собой плоды просвещения. Европа столкнулась с ними в 1848 году, когда оказалось, что научившиеся читать социальные низы Франции и Германии стали слишком много о себе понимать и теперь требуют иных условий жизни. Путь постепенной демократизации, по которому после этого двинулась Западная Европа, с принципами российского государственного устройства никак не сочетался.

Хотелось иметь грамотных и опрятных, но при этом знающих свое место низовых работников и хорошо образованное, но исполнительное и послушное среднее сословие. На практике подобная государственническая идиллия, увы, невозможна. Люди устроены таким образом, что чем больше они информированы о законах природы и общества, тем они взрослее ментально, а стало быть, требуют к себе соответствующего отношения со стороны власти.

Вследствие этого парадокса политика российского правительства в области образования была непоследовательна, двигалась зигзагами. Очень коротко ее суть может быть выражена поговоркой «и хочется, и колется».

Инертность в устройстве общедоступного начального образования отчасти объяснялась тем, что в России основную массу населения составляли люди, трудящиеся на земле, и считалось, что для такой работы грамотность, в общем, необязательна. Образовывать крестьян стремились в основном прекраснодушные интеллигенты, немногочисленные и ограниченные в своих возможностях. Усилия правительства в этом направлении всегда были вялыми. Не особенно активизировались они и при Александре Втором. Грамоте хорошо учило только военное министерство, поскольку современная армия нуждалась в развитом солдате.

В 1864 году было издано «Положение о народных училищах», которое до некоторой степени расширило систему низового образования. Теперь начальные школы можно было создавать земствам и даже частным лицам (что при Николае строжайше воспрещалось). Земства получили право – в меру имевшихся у них средств (очень небольших) – открывать училища с не более чем четырехклассным курсом. Кроме того существовали школы церковноприходские и «министерские», то есть казенные (последних было немного). Обучали детей на начальной ступени только грамоте, арифметике и закону божию. Считалось, что для человека из низов этой суммы знаний в жизни вполне достаточно.

Успехи народного просвещения были весьма скромны. В отчетах результаты выглядели неплохо: количество начальных школ за четверть века увеличилось втрое – в восьмидесятые годы их насчитывалось 22 тысячи. Но неграмотность все равно превышала 80 процентов, то есть оставалась на абсолютно неевропейском уровне.

Со средним образованием получилось немногим лучше. При либеральном министре А. Головине было объявлено, что теперь в гимназии будут принимать детей «всех состояний». Гимназии делились на классические (ориентированные на гуманитарное образование) и реальные (без преподавания латыни и греческого, зато с упором на естественные науки). Срок обучения составлял семь лет.

В сельской школе. В. Маковский

В среднюю школу хлынули мальчики из так называемых разночинных семей, то есть из мещанского, духовного, даже крестьянского сословий. Многие их них потом продолжили учебу в высших учебных заведениях, социальный состав которых существенно изменился. Выходцы из бедной, лишенной привилегий среды, естественно, желали прав, которых в дворянской империи не имели. Уже в начале шестидесятых годов студенческое брожение в столицах стало для властей нешуточной проблемой. В 1866 году после покушения Каракозова за «исправление» системы образования взялись всерьез. Вместо либерального Головина министром назначили сурового консерватора Д. Толстого, который руководствовался простой логикой: чтоб в университеты не попадали всякие сомнительные элементы, нужно предельно ограничить им доступ к высшему образованию.

Для этого провели реформу средней школы – вернее говоря, контрреформу, поскольку направленность нововведений была консервативной и даже реакционной.

При Д. Толстом гимназия элитаризируется. Теперь государство рассматривает ее прежде всего как школу для детей из правящего класса. Учиться в гимназиях получают возможность те, кому в будущем предстоит управлять империей. Плата за обучение повышается, мертвые языки становятся чуть ли не главными дисциплинами – заведомая непрактичность такой программы подчеркивала закрытость и корпоративность гимназического образования. В университет отныне можно было поступать только с аттестатом о классическом образовании.

Для разночинцев остались реальные училища, где давали образование, «приспособленное к практическим потребностям и к приобретению технических познаний». Оно было на два класса короче гимназического и позволяло поступать только в высшие заведения технического профиля.

Мера была очень странная и своей главной цели, конечно, не достигла. Как мы скоро увидим, ни в университетах, ни тем более в технических институтах после толстовской контрреформы спокойнее не стало.

Женского образования до поры до времени правительство опасалось меньше, и девочкам из разночинных семей получить его было легче, чем мальчикам.