Семнадцать каменных ангелов - Стюарт Арчер Коэн

Деньги копились почти сами собой и в отсутствие Марселы прятались в небольшой тайничок. Часть денег он тратил на угодивших в беду полицейских или на пострадавших от преступлений, тех, кто особенно растрогал его. Дети, жившие в округе полицейского участка, знали, что от него всегда можно было ожидать конфетку или игрушку. Но денег все равно становилось все больше и больше; они уже почти заполнили отведенное им пространство на дне гардероба, так что скоро придется оборудовать новое.

Что хорошего они принесли ему? Даже под конец, с Марселой, когда он придумал новую сказку про специальный медицинский фонд для семей, она наотрез отказалась:

– Что есть, Мигель, то есть. Я предпочитаю умереть с достоинством в моем доме, а не гоняться за несбыточными надеждами.

Он сидел на кровати и разглядывал аккуратные ящички, на которые поделил свою жизнь. В другой половине гардероба за запертой дверцей висели платья Марселы, как она оставила их, ее туфли стояли маленькими опрятными парами на дне шкафа, ее шляпки лежали наверху. Некоторые мужчины заводили любовниц или даже вторую семью в другом конце города. Он обманывал Марселу совсем по-другому: изменял ей с идеалом, а не с другой женщиной, хранил верность лжи, которую они разделяли всю свою жизнь, лжи о честном полицейском и его жене – школьной учительнице. А потом объявились Уотербери и рак.

Он открыл Марселинину половинку гардероба, и его окатило сиреневым запахом пудры. Увидев ее платья, Фортунато заплакал.

Часом позже он пристегнул девятимиллиметровый браунинг и отправился в «Семнадцать каменных ангелов».

Афина в белой шелковой блузке ждала его в вестибюле «Шератона» и с застенчивым нетерпением посматривала на вход. Подходяще, с одобрением подумал он, для вечера с мужчиной на двадцать пять лет старше. Нужно одеться хорошо, но не соблазнительно.

По дороге к автомобилю она, как ему показалось, немного нервничала.

– Что за привычка у вас здесь ужинать в полночь!

– Мы здесь едим поздно, Афина. Вся штука в том, что нужна маленькая сиеста. Потом просыпаетесь, пьете саfесitо,[40]и все в порядке.

Они сели в «фиат-уно» и поехали в сторону Ла-Боки. Осенний вечер веял мягким теплом, еще не утратившим приятной легкой сыроватости, так приятно облагораживающей воздух в летнее время. Теплый ветерок обтекал лицо Фортунато, словно мягкая полоска бархата. Улицы Палермо выглядели необыкновенно красивыми, переплетающиеся ветвями платаны по обе стороны мостовой образовывали над головой сплошной коридор, разукрашенный бледно-зелеными сгустками листьев. Улочкам поменьше великолепные старые особняки придавали необъяснимое ощущение материального благополучия, будто жизнь за их стенами текла в размеренном, но вполне чувственном довольстве. Большие многоквартирные дома этого оплота верхнего слоя среднего класса сверкали залитыми ярким светом вестибюлями за стенами из зеркального стекла. На ум приходили приемы, на которых официанты с напомаженными черными волосами и в белых пиджаках разносят гостям коктейли. По обеим сторонам улицы выстроились балконы, увитые вьющимися растениями и уставленные цветами в горшках, с некоторых балконов поднимался к небу голубоватый дымок жарящегося мяса. Почти на каждом углу бойкое кафе отбрасывало на улицу теплый отблеск.

– Это Палермо, – пояснил он ей. – Кварталы среднего класса и семей с еще большим доходом, хотя за последнее время они становятся очень модными.

– Здесь красиво, – произнесла доктор.

– Буэнос-айресцы, портеньо, любят уличную жизнь, – рассказывал Фортунато. – Видите балконы? Людям нравится открывать двери потоку воздуха, слушать звуки улицы и выглядывать на нее.

Он видел, как она наблюдает за хорошо одетыми людьми, неторопливо прохаживающимися по тротуарам или поднимающими стаканы в сверкающем золотыми люстрами ресторане.

– Извините меня, Афина, я очень рад, что вы приехали, но все-таки не понимаю, почему они прислали эксперта по правам человека вроде вас, а не кого-нибудь из ФБР.

Девушка старалась держаться уверенной, но в ее ответе ему почудилась некоторая скованность.

– Думаю, это внутриполитические проблемы, Мигель. Государственный департамент посчитал, что эту проблему лучше всего рассматривать как проблему прав человека и таким образом обойти вопросы юрисдикции и подобные вещи.

Фортунато успокоился. Да, из ее слов следовало то, что уже говорил Шеф: гринго не придают этому значения. Иначе зачем бы им было посылать женщину, ничего собой не представляющую и не имеющую никаких полномочий?

– Конечно. Всюду политика. А вот и Авенида-Корриентес.

Улица превратилась в один сплошной поток света. С театральных афиш смотрели улыбающиеся физиономии актеров, а десятки книжных магазинов выставили на тротуар свои деревянные стенды. В половине двенадцатого ночи кафе были битком набиты и полнились шумным весельем.

– Это театральный район. Видите, буэнос-айресцы любят жить полной жизнью. В час ночи будет то же самое.

– Здорово!

– Это город со своей собственной культурой, – продолжал он. – Здесь жили много знаменитых писателей: Борхес, Биой Касарес, Хулио Кортасар, Роберто Арльд. – Фортунато помнил эти имена по мятым бумажным переплетам книг Марселы. – Также у Буэнос-Айреса есть своя музыка и танец, танго. У нас своя еда, свой диалект, его называют лунфардо.

Они объехали громадный белый обелиск, устремившийся ввысь, к розовеющему небу, потом повернули на Авенида-Нуэве-де-Хулио.

– Это самая широкая улица в мире, – сообщил он ей. – Четырнадцать полос в обоих направлениях. Посмотрите-ка туда… – Он указал на расположенное по другую сторону просторной Пласа-де-ла-Република место, где между ресторанами и традиционными торговыми точками обосновались два исполинских заведения «Америкэн гамбургер». – Прямо как дома, верно?

– И народ в самом деле туда ходит?

– Sí, señorita,[41]– подтвердил он. – Их с каждым днем больше в Буэнос-Айресе. И не только их. А еще «Уол-Март» и «Каррфур» – много больших корпораций из-за границы. Мало-помалу они поедают старые предприятия.

Они устремились по Нуэве-де-Хулио вместе с тысячью других автомобилей, многие из которых, подумал он, с фальшивыми документами, как у него; большинство прочих документов на машину были тоже не совсем в порядке, и, чтобы инспекторы закрыли на это глаза, уплачена небольшая coima.[42]Буэнос-Айрес – город договоренностей. А он – полнокровный гражданин его.

Она смотрела по сторонам:

– До чего же красиво, Мигель. Спасибо, что привезли меня сюда.

– Теперь мы въезжаем в Ла-Боку. Это место называют La Boca потому, что оно рядом с портом, который был ртом Буэнос-Айреса.