НАТАН. Расследование в шести картинах - Артур Петрович Соломонов

дашь угаснуть любви к Родине, она и спасет тебя, она и укроет от всех несчастий, что прямо сейчас готовит тебе жизнь.

Если ты, юноша, не обладаешь душой такого размаха, чтобы вместить там веру в Бога, не отчаивайся! Посмотри на свою землю, на свой народ, посмотри с любовью — и ты узнаешь, что такое бесконечность, ты станешь свидетелем и соучастником чуда. Ты причастишься вечности и начнешь сознавать нашего Бога, ведь это Он сотворил страну, которую не исчерпать словами, не понять разумом, не вместить ни в одно сердце…

И если тебе математически, непреложно и неопровержимо докажут, что неправа Россия, что истина в другой земле, что там живут правые, а здесь неправые, юноша! Оставайся с Россией, а не с истиной. Да, здесь — личина зверя, но под ней — любовь совершенная! И кто не чувствует этой тайны, недостоин называться русским…

Некоторые тихо плакали.

— Здесь! Лишь здесь обитает Господь! — кричал Натан Самоварец, и преклоняли колена последователи, счет коих пошел на сотни тысяч, ведь Эйпельбаум дал согласие на онлайн-трансляцию своих проповедей. И сейчас их можно найти на ютьюбе. Эйпельбаум назвал их «Амбивалентные проповеди Натана богобоязненного, но дерзкого».

Во время проповедей он страстно призывал всех в прошлое, и люди разумные ломали головы: ирония это или святая вера? Пока разумные размышляли, Натан овладевал некрепкими умами: «Очень скоро, мои милые, мы отправимся в наш идеал, в нашу обитель, в наш райский сад! Старообрядческий и петровский, советский и царский — он ждет нас, он к нам взывает! В дерзкой мечте соединим мы все наше прошлое и устремимся туда всем народом! Сквозь тернии прорвемся мы в век золотой Екатерины и золотого Ленина! За мной! Как там хорошо! Там все сияет! Сияет!..»

Тугрик, овладевший искусством монтажа, создавал великолепные видеоэффекты: в конце проповеди Натан утопал в божественном сиянии.

А в одну прекрасную ночь, закончив монтаж очередной Натановой проповеди, Тугрик вышел на балкон, и из него начали вылетать депеши.

Они летели в здание ФСБ на Лубянке. Енот телеграфировал, енот уведомлял, енот предупреждал и рекомендовал.

И на самом верху было принято «решение о призвании Натана».

Хаос благоденствия

Роль енота до сих покрыта конспирологическим мраком. Был ли он был тайным агентом спецслужб? Был ли двойным агентом? Или даже тройным? Или инфернальной сущностью, водившей всех за нос? Версию с носом мы считаем наиболее правдоподобной, хотя и оскорбительной для всех. Так или иначе, после депеш Тугрика, Эйпельбаум был призван в Кремль.

Прощаясь с Натаном, енот взял в лапы неизвестно откуда явившийся крест и сотворил знамение. Эйпельбаум обнял растроганное животное, убедился, что запасов еды еноту хватит надолго, и закрыл за собою дверь. На лестнице Тугрик нагнал его. Креста в руках уже не было: теперь он был облачен в оранжевые одеяния буддийского монаха. Енот обнял Натана за ногу и зашептал:

— Для жаждущих с сущностью вечной слияньяЕсть йога познанья и йога деянья. В бездействии мы не обрящем блаженства;Кто дела не начал, тот чужд совершенства!

Растроганный своим наставлением и внезапно настигшим его поэтическим даром, енот, скользя четырьмя лапами по ступенькам, умчался в квартиру Натана.

* * *

Эйпельбаум направлялся в Кремль в лаптях и кафтане под восторженные восклицания горожан. Двести четырнадцать чепчиков было заброшено в воздух и так и не вернулось к своим хозяйкам. Сотни благодарных глаз провожали Натана, словно на войну.

— Сынок, скажи им там, — обратилась к Эйпельбауму древняя старуха. — Скажи им, как мы страдаем!

— Затем и отправился я в трудный путь свой, — ответствовал Самоварец, благословляя старуху. — Я ваш голос, ваши уста, я не подведу.

С выражением самого отъявленного благородства прошествовал он в крестьянской рубахе мимо недавно изгнавших его охранников, и они отдали честь Натану Самоварцу.

Начинался самый парадоксальный и выдающийся период жизни Натана: сотрудничество с властью.

Результаты Натановых деяний были столь многообразны и породили столько противоречивых последствий, что историки назвали этот период «благодатная смута», а также «хаос благоденствия».

Но до повсеместного и победоносного шествия идей Натана еще далеко. Сейчас за ним захлопнулись кремлевские ворота, он подмигивает гордому двуглавому орлу и говорит ему совершенно загадочные слова: «Теперь нас четверо, мой друг, теперь нас четверо…»

Залезть на родовое древо

Мы с законным удовлетворением вчитывались в только что написанные нами главы. Пока все было гладко, ладно и понятно, но дальнейшее развитие событий тревожило нас.

Мы вступали на территорию абсолютной тайны.

По мере нашего приближения к кремлевскому периоду жизни Эйпельбаума свидетельств и фактов становилось ничтожно мало, и ученые реагировали на это унынием. Правда, нас немного развлекали гастрономические распри, или, как шутливо заметил политолог, «наша диетическая рознь». Внешняя сторона гастрономического конфликта заключалась в том, что историк журналистики и психолог оказались вегетарианцами. Появление на общем столе мясных и даже рыбных блюд вызывало их отвратительно тактичный протест: они пытались воздействовать на нас горькими вздохами и осуждающими взглядами.

Отец Паисий, возмущенный вегетарианскими укорами, заявил: «Вынудили вы меня взять в союзники врага! Доигрались» И зачитал нам цитату из письма молодого Натана своему двоюродному брату Нухему (в тот период, когда они еще не разругались на почве политических разногласий):

«Во время ужина у Зельдовичей я понял: нет в мире более точного символа человеческой косности, чем диета. Почему мы так слепо преданы решениям, принятым вчера, Нухем? Почему так легко позволяем прошлому одерживать победу над настоящим? В повальном увлечении диетами я вижу недоверие к настоящему и страх перед грядущим — таково мое мнение на данный момент. Ты знаешь, Нухем, что когда это письмо придет к тебе, я буду думать совсем иначе. Но согласись, как было бы обидно, если бы скорость почты России была равна скорости мысли? Вернусь к Зельдовичам. Яростно протестуя против „режима питания“, объявляя диетологов шарлатанами и