Королева праха и боли - Лив Зандер

над троном, оставив меня одну – трясущуюся, опустошенную, побежденную. Да, я добилась от бога исполнения клятвы, заставила его открыть Бледный двор для детей, но это уже не казалось мне победой.

Это было больше похоже на потерю.

Горькую. Саднящую. Потерю.

Глава 8

Ада

Бледный двор превратился в лабиринт коридоров, мостов, лестниц – запутанный лабиринт, не знающий границ, разрастающийся, казалось, с каждым прошедшим через врата ребенком.

Кто обитал здесь?

Бог, запершийся в самой верхней комнате над своим троном; старая Орли, беспрестанно проклинающая все лестницы, по которым ей приходилось взбираться; и я, гниющая королева.

О, и моя свита из трупов.

Они следовали за мной повсюду – два мальчика, чьи макушки едва доставали до моего бедра, и однорукая девочка, и служили они лишь одной цели – моему наказанию. Я только и слышала, что клацанье их костяных пяток, когда они тащились за мной по южной лестнице, отчего не оставалось возможности пройти по двору незамеченной.

Не то что бы это имело хоть какое-то значение.

Енош позаботился и о надлежащем наряде. Корсаж мой оплетали тонкие косички светлых волос. Ниже талии разворачивался веером подол платья, сотворенный из маленьких полупрозрачных колец, созданных, похоже, из ногтей, хотя в этом я не была абсолютно уверена. Шлейф обрамляла бахрома тонких пальцев, чей стук вливался в лязгающую, перемалывающую мозг симфонию разложения, сопровождающую мои метания по двору.

Я решительно двинулась к тронному залу. Поскольку Енош опять уснул, как будто моя неудавшаяся хитрость вымотала его не меньше двух недель на костре, Орли оставалась единственной преградой между мной и истиной. А к этому я приготовилась и…

И передо мной был вовсе не тронный зал.

– Будь прокляты эти коридоры! – Я застыла у арочного входа в комнату, которую называла парадной столовой, где стоял огромный стол, за которым никто никогда не ел, и стулья со спинками из резных оленьих рогов. Сводчатый потолок украшали тысячи белых перьев, висящих на кожаных нитях. – Что же он сделал с лестницей, ведущей к… Ох!

Дети тащились за мной: вверх по одной короткой лестнице, вниз по другой. На следующем повороте мы нырнули в узкий коридор, который вывел нас наконец к тронному залу со стенами из белоснежной кости, увитыми орнаментами из роз и птичьих гнезд.

Орли я нашла, как и ожидала, сидящей на расписанном помосте с книгой на коленях и без промедления вручила ей две рубахи Еноша.

– Прежде чем лечь спать, он приказал тебе постирать их.

– Ах, девка, мои кости начинают скрипеть уже на полпути к источнику, так разросся Бледный двор. – Старуха, кряхтя, поднялась, со вздохом взяла рубашки и нахмурилась, заметив несколько маленьких пятнышек крови. – Ну и неряха. Откуда энто взялось?

Из пальца моей ноги, где каждый день скапливалась оставшаяся во мне кровь, пока Енош не запускал мое сердце, разгоняя красную жидкость по венам.

– Можно подумать, он мне сообщил.

– Чертов мужик, шоб отстирать энто, уйдет целая вечность.

И отлично.

– Давай-ка займись. Не думаю, что он будет долго спать.

Старуха уставилась на детей, нахмурилась, потом перевела взгляд на меня:

– Ах, девка… Хороша ты была для башки хозяина, пока тя не убили. Теперь он, как ране, совсем увяз в ярости и безумии. Ах, он будет держать мя на службе еще вечность и никогда не освободит мою душу.

– Так вот почему ты заложила меня. Не дала сбежать, чтобы я заменила тебя? Дабы ты смогла обрести покой?

Тонкие морщины окружили ее поджатые губы:

– Винишь мя?

– Нет. – Больше нет. – Смерть весьма скучное состояние, во всяком случае, когда Енош не занят тем, что наказывает меня.

– Могло быть и хуже.

– Да, полагаю, он мог бы утяжелить шлейф этого платья маленькими черепами. – Мой муж прекрасно знал, что вид детей ранит меня, независимо от того, что сами они не были осведомлены о своем участии в нездоровом представлении. – Какую бы привязанность он ни питал ко мне, если вообще питал, вся она переплавилась в бесконечную ненависть.

– Ненависть? Ха! Те, кого он ненавидит, становятся короной на его голове. – Сунув книгу под мышку и прижав рубашки к груди, Орли спустилась с помоста. – А те, кого он любит, энти короны носят.

– Это не любовь, Орли. – Эхо моего саркастического смеха отдавалось от стен. – Он впаял детские ручки в мой череп. Енош стал хуже, чем когда-либо прежде.

– Аха, аха. – Она потрясла в воздухе корявым пальцем. – Хуже бога во гневе…

…только бог в любви.

Горло мое сжалось, и мысли вернулись к тому дню, когда я умерла. Я вспомнила, как Енош прижал мою ладонь к своей щеке, с которой слезы смыли копоть…

Он плакал из-за меня? Оплакивал мою смерть?

Может, любовь бога не была нежной и доброй… Может, она была всепоглощающей, опустошительно-болезненной, разрушительной из-за размытости моральных границ. Может, он все-таки отдал мне свое сердце – сердце, которого, по его утверждению, у него не было, – и сердце это тут же разбилось – из-за моих сомнений, задержки и смерти.

Когда неторопливые шаги Орли наконец затихли вдали, я повернулась к трону.

Как всегда, лорд Тарнем наблюдал за мной сквозь мутную завесу, застилающую его глаза там, где лицо выступало из переплетения костяных корней. Остальные части тела врастали в спинку трона, причем конечности переплетались так, что совершенно неясно было, какому именно трупу принадлежит та или иная конечность.

Коготь, который я спрятала между костями, исчез, вероятно, поглощенный растущим дворцом. Но, благодаря щедрому презрению Еноша, это не имело никакого значения.

Наклонившись, я потянулась к одному из пальцев, тех, что обрамляли мой подол, и, резко дернув, оторвала его, после чего переломила хрупкую косточку пополам. Легонько кольнула себя, убедившись в остроте края.

Да, это вполне подойдет.

Опустившись на трон, я решительным тычком проколола кожаную заплатку на рту Джоа.

– Ты первый.

Облако смрадного воздуха ударило мне в лицо, вызывая тошноту. Зловоние усиливалось по мере того, как я мало-помалу вспарывала кожу, и я то и дело давилась, как будто в желудке у меня осталось хоть что-то, от чего можно бы было избавиться.

Зеленые с крапинками глаза Джоа сузились, фокусируясь на мне. Казалось, жижа разложения скопилась даже в глазницах. Однако он все-таки был красив – насколько могут быть красивы трупы двухвековой давности: с длинными растрепанными каштановыми волосами, с полными губами, ныне сухими и растрескавшимися. Незадолго до того как отправиться спать, Енош восстановил трупы, но сохранили ли они способность говорить – это мне еще предстояло выяснить.

Убедившись