Две сестры и Кандинский - Владимир Маканин

Стратег: — Твое «я» уже сейчас в их руках.

— Я, Артем Константа, сегодня тот же, что был вчера!

— Верно. Ты и вчера уже был в их руках.

Смишный подхватывает: — В их руках, в их ногах, в их чреве, в их заднице, сам того не зная… Друзья!.. И этот человек хочет быть политиком высшего эшелона. Политиком милостью божией!

Спонсор издает малопонятный возглас: — Гоп-пля-а!

Все смолкли. После странно пролаявшего откуда-то свыше — полная тишина.

Только Ольга шепчет сестре: — Сердцу тесно. Давит. Принеси мне что-нибудь. Валерьянки.

Инна тоже негромко: — Где она у тебя?

— Не помню.

Инна мягкими шагами, не спугнув тишины, уходит. Ушла.

Тишина все еще висит.

Но вот Стратег, угадавший первый поворот реки (непостижимо как), вновь сумел понять (прочесть) предстоящее ветвистое будущее. Сумел прочитать на неподвижно-красном лице Босса:

— Мы все разочарованы… Чтобы не сказать больше. Вы, Артем Константинович, всех нас подставили…. Обгадили, если уж впрямую. Извините… Вы должны были дать знать. Нам. Каждый такой шаг… Шаг — это ведь не прыжок. Вы не акробат на батуте. Вы должны были хорошо подумать, когда сочиняли им свое объяснительное письмецо.

Артем: — Я хорошо подумал. Я в ответе за свои слова. За каждое слово. За каждую фразу… Я в ответе. Я готов подписаться публично.

— Так, Артем, говорят все и каждый.

— Я — не все!

— И ваша довольно малая слава, Артем, уже не в помощь. Слава — вода.

При слове «вода» Второму художнику вновь померещился вырвавшийся из земляной тюрьмы, родниковый, зажурчавший, свободный ручей. Играющий в догонялки с бликами солнца.

— Буль.

От неожиданности замерли. Серьезные же люди… А эта пьянь снова:

— Буль… Буль… Буль!

Стратег очнулся. Пусть! Хохот как разрядка. Пусть посмеются.

Вполне определившись, Стратег уже негромко, вполголоса. Уже по-семейному, дергает молчаливого Босса:

— Скажите же что-нибудь, Пал Палыч.

И вновь мгновенно возникшая тишина.

Босс, через стол, этак простовато-грубовато обращается к Артему Константе:

— Я что-то сейчас не врублюсь. Я ж, милок, спросил… Я ж тя тогда в упор спросил — с гэбистами у тебя чисто?

И чуть-чуть с напором:

— Помнишь?.. При встрече. При первой. Ты мне ответил — чисто.

Артем: — Так и есть. Я считаю, что чисто.

— Нет, погоди, погоди. Сядь-ка сюда, чистюля… Поближе.

Артем, полагая, что его плохо слышат, дернулся, пересел на один стул чуть ближе.

— Поближе. Поближе, я сказал.

Но при подчеркнутом нажиме Артем остается на месте.

— Вот я тебе щас, Константа, подскажу урок. Покажу, что такое чисто.

Босс вынимает из портфеля бумажную «трубочку». Несколько легких, воздушных бумаг, свернутых, скатанных в трубочку… Приготовленных к сегодняшнему победоносному дню.

— Вот контракт о нашем с тобой сотрудничестве. Мы этот пирог только-только сегодня спекли… А? Вкусен был?.. Видишь?

Рвет.

— Вот спонсорство. Девственное.

Рвет.

— А вот фонд.

Рвет.

— Вот теперь чисто.

Телохран в наклон возле главного человека. Шепчет:

— Вы весь красный… Босс.

— Фигня.

— А левые пол-лица лиловые.

Босс, с неожиданной искренностью, с теплом в голосе (и по-мужски немного смущаясь), просит Ольгу:

— Поди снеси в сортир, девочка. У тебя в студии небось проблема с туалетной бумагой.

Ощупывая вздувшуюся жилу на лбу, Босс добавляет:

— Сейчас у всех с мягкой бумагой плохо.

Телохран тоже решил высказаться: — Кроме тех, кто часто пишет в ГБ… Гы-гы-гы!

Ольга стоит в растерянности. Прижимая к груди бумажную рвань.

Босс, не подымая глаз, продолжает выговаривать Артему:

— И упаси тебя боже вякнуть где-нибудь в газете… на экране… в эфире… даже шепотом… что я собирался тебе помогать. Я тебя, Артем Константинович, в ноль. В пыль. Сотру… Тебя просто не будет.

Наклонившись к Артему, большой человек продолжает совсем тихо:

— У меня за воротами бегает десяток сук… Лают?.. Нет, не лают. А общаются очень даже человечьими словами — мол, за штуку… пришьем кого угодно. За тысчонку, а?.. Я их не допускаю близко, конечно. Но за воротами пока что пусть бегают… Пусть.

А заканчивает главный здесь человек знаковой отмашкой.

Сдержанный сильный баритон Босса, он же спонсор, обращен ко всем пьющим и жующим, к нашим и не нашим. Ко всему встрепенувшемуся застолью в целом:

— Конец фильма.

Все: — Правильно!

— Верно!

— Решительно и правильно!

— Константе уже не отмыться!

Смишный: — А заметили, как сразу Константа сдвинулся в тень?. Даже от тех далеких ламп? Насторожился… Как только пацан заговорил про полинявшую от воды черную шляпу.

Свой-1: — Раньше, раньше! Ушел было в тень. При первом же намеке.

Свой-2: — При слове «брандспойт»…

Инна, вернувшаяся из К-студии, кричит, срываясь на совсем высокий фальцет и визг: — Перестаньте лгать! Ложь!.. Ложь!

Затем, подойдя к сестре, разводит руками:

— Не нашла валерьянки.

Стратег успокаивает Ольгу:

— Чего там валерьянка! Выпейте немного вина, леди. Взлеты и падения — норма жизни политика. Игра в игре. Ваш великий отец прекрасно говорил об этом когда-то.

Наливает ей:

— И не жалейте его. Посмотрите, какое у него сейчас лицо.

Артем, похоже, чувствовал потребность ответить и достоять до конца у своего стула, у своего стыда. Стоял с застывшей на лице чрезмерной натужной улыбкой.

Ольга мрачно огрызнулась: — Лицо как лицо.

Стратег: — Именно. Именно так, леди. Но мы-то от его лица ожидали куда большего.

— У меня есть подружка. — Стратег поднимает свой бокал, приглашая Ольгу к миролюбию. — Тоже как вы. Молодая… Она каждый раз повторяет мне беспомощно: «Ну что? Ну что?.. Ну что может женщина, кроме валерьянки?..» — и, выждав секунды две… всего две, никак не дольше… наливает себе французского винца.

* * *

Спохватившись, Артем все же пытается выровнять проигранную в дым позицию: