Кровные оковы - Властимир Невзоров

его людей. И, скорее всего, она же не позволила жить дальше с этой мыслью, – он вздохнул. – Но это многому научило наше командование. Фернетт за эти одиннадцать лет не позволил себе совершить ни одной ошибки. Если такое повторится – то теперь уж точно помогут.

Сиятельство промолчал. А как я бы сам поступил, вдруг подумалось ему, если б пришлось вернуться домой в одиночестве без вышедшей за ним сотни солдат? Смог бы смотреть в глаза их семьям, и с такой же самоотдачей, как повешенный, искренне просить у них прощения? И чем было бы решение покончить с жизнью – малодушием или благородством?.. многих ведь ждут их собственные заплаканные веснушки. Разве смерть виновного может вернуть женщинам их супругов?..

– И поэтому теперь они сначала несколько раз думают, а уже после – отдают приказы, – завершил наконец мысль подручник. – Не могу сказать, что это плохо, но, увы, иногда их, бывает, заносит в излишнюю осторожность… вот как с вами, – он улыбнулся грустно. – Но, поверьте, у вас будет ещё возможность показать себя в бою. И трофей с первого убитого, и почести после возвращения, и воинское звание помимо титула. Меня в первый раз вовсе оставили в лагере следить за телегами, – Лавр усмехнулся, – мне лет четырнадцать было. Что ещё полезного мог бы я сделать?

– Не думаю, что они… что это?! – Лоренц остановил разогнавшуюся кобылу. Вдали на одиноком дереве качался старый висельник. Скелет в полуистлевших лохмотьях, державшийся целиком только из-за туго обмотанной вокруг тела верёвки. – Почему не сняли? Почему не похоронили? Даже изменников должны...

– Это еретик, – просто ответил Лавр, даже не оглянувшись на скелет. – Через каждую версту оставили по границам в назидание. Дома их и вовсе сожгли все. Западнее стояли. Теперь вот от самого моста и до горного хребта люди любуются. Чтоб, значится, не соблазнялись. Помогло, – он пожал плечами, – два года сюда не пробирался никто.

Лоренц покачал головой, не отрывая взгляда от дерева. Остатки одежды были похожи на потрёпанное старое женское платье. Ему представилось, как легион врывается во дворы Мерфоса и хватает без разбору девушек; зажмурившись, он благоговейно коснулся пальцами лба. Прошу тебя, Всесветный, сохрани мою семью, мою любимую, моих людей от всех бед и несправедливости. Кажется, бесчестье живёт не только в кольце телег. На горизонте уже показались забор с несколькими смотровыми башенками и тонкие струйки дыма из печей. К раннему осеннему закату они, и правда, должны будут уже подъехать к воротам.

– Я вас везде проведу, где надобно, – заявил Лавр, заметив его взгляд вдаль, – меня и так должны будут выслушать, но ваш визит деревенских воодушевит куда больше, – он ободряюще улыбнулся. – Но я вас оставлю на вечер, надобно будет батьку моего проведать, не встретит нас ведь. Не беспокойтесь, для вас и ваших людей ночлег организуем самым что ни на есть приличным образом.

Лоренц только кивнул рассеянно. Лавр, похоже, был куда больше воодушевлён их поездкой. Сколько же он уже не видел своих родных? А ещё, пришла в голову хмурая мысль, он может хвалиться перед семьёй внезапно начавшейся дружбой с вотчинником. С каким подобострастием его будут дома встречать после?.. юноша покосился на своего проводника: одет он был добротно, но явно беднее, без серебряной вышивки и вычурных пряжек на ремнях. Из ножен выглядывал эфес его меча – простая кожаная обмотка, стальное навершие с выгравированным рисунком герба. Лоренц покосился на искусно украшенную рукоять собственного оружия, заказанную у маатанских ювелиров, и тихо вздохнул. Будут рады припасы продать подешевле, значит… быть может, не стоит с ними торговаться?..

– Господин вернулся! – раздался крик постового, что стоял на башенке и глядел вдаль на тракт, – открывайте дорогу!

За забором раздались неразборчивые возгласы и суета. Ворота, перекрывавшие тракт, медленно открылись. За забором стояло не меньше дюжины человек: караульные низко поклонились, а несколько девушек, стоящих позади, прижали руки к груди и восторженно глядели на гостей. А ведь его здесь и правда любят, подумалось Лоренцу; не случайно просили вернуться живым. Обо мне плакали только в семье и за открытыми ставнями.

– Милый мой! – толпу растолкала молодая полная девушка в тёплом шерстяном платке на плечах, – вернулся! – она неловко, торопясь изо всех сил, подбежала к лошадям и стала около Лавра, не сводя с него восторженного взгляда, – ты ведь не уедешь снова, не уедешь? – она коснулась его ладони, – мы так по тебе скучали! Старший поначалу и спать отказывался в одиночестве…

– Роза, родная, не мельтеши, – рассмеялся Лавр, спрыгивая с кобылы. – Я всего на один день, – он осторожно обнял её за плечи и восторженно погладил её по животу, – как батька? Всё так же плох?

Девушка чуть отстранилась и всхлипнула.

– Его Благородие вчера во бред впал, – сообщил постовой позади неё. – Даже детей своих не узнаёт. А врач-то на постой к вам поехал, – он вздохнул. – Имма молится за него, но как лечить – не знает. Да и толку-то от монахини, которая всего год как на службу пришла?

– Вы позволите на него взглянуть? – Юлис легко сошёл с телеги и расправил помятое шёлковое платье. – Не случайно меня Всесветный направил сегодня к вам.

Патрульный недоверчиво взглянул на незнакомцев. Взгляд его задержался на гербовой повязке Олафа, но по лицу было видно, что вспомнить фамилию у него не вышло.

– Не представите светлых господ? – осторожно спросил он. Лавр потрепал супругу свою по и без того взъерошенной голове и обернулся к нему.

– Светлые господа приехали с важным заданием, – улыбнулся он, – Ваше Сиятельство, деревня ваша. При всех присутствующих объявляю, что любой приказ господина Лоренца должен быть тотчас же исполнен. Нам нужно собрать полные телеги в лагерь, – он махнул рукой, – патрульные смогут проводить вас и до конюшен, и в мельницы, и к мясникам. А у меня сейчас есть куда более важные дела, – он осторожно поцеловал жену в лоб, – пойдёмте, господин, провожу вас в спальни к батьке моему.

– Нет, ты видел? – недовольно шепнул Лоренц оруженосцу. – Он без одного дня староста, а сам оставил нас в одиночестве и пошёл решать семейные дела!

– А как бы вы сами поступили, Ваше Сиятельство? – печально спросил Олаф, глядя вслед Лавру и