Кости сердца - Колин Гувер

внутри пробуждается что-то такое, чего я совсем не ждала и не хотела. Секунду-другую я смотрю на него и гадаю: неужели он каждое утро поднимается так рано, чтобы посмотреть на рассвет? Или просто захотел узнать, как я поступлю с будильником, который он завел на моем телефоне?

Может, он в самом деле любит рассветы. Может, он один из тех немногих, для кого этот вид – не данность.

Тогда есть шанс, что у меня сложилось неправильное мнение о нем, что я поторопилась с выводами. А с другой стороны: какая разница, ошиблась я или нет? Мы с Самсоном явно не ладим, и вряд ли это изменится. Разве что одному из нас сделают пересадку личности.

Я отворачиваюсь и ухожу в дом. Залезаю обратно в постель.

Лучше побуду здесь.

10

Последние три дня я практически не высовывала нос из комнаты. Дождь и все пережитое за неделю отбили мне всякое желание выходить в мир. Кроме того, спальня потихоньку становится моим любимым местом, потому что здесь, в четырех стенах, я чувствую себя в безопасности. Могу сколько угодно любоваться океаном и смотреть телевизор (я разобралась, как это делается), а еще у меня собственная ванная комната.

Меня бы вполне устроила возможность просидеть тут до конца лета.

А вот всех остальных обитателей дома – вряд ли.

Отец заходил уже раз сто. Я сказала, что у меня трещит голова, дерет горло и больно говорить, поэтому теперь он просто заглядывает в комнату и спрашивает, как я себя чувствую.

Сара носит мне всякое: еду, воду, лекарства (в которых я на самом деле не нуждаюсь). Вчера она даже залезла ко мне в постель, и мы примерно час смотрели вместе «Нетфликс», а потом она убежала на свидание с Маркусом. Особо не разговаривали, но ее компания мне, как ни странно, понравилась.

От Сары исходит свет. А я иногда кажусь себе эдакой черной дырой, которая высасывает из окружающих все хорошее.

В эти дни я ловлю себя на том, что внимательно слежу за перемещениями Самсона – куда внимательней, чем хотелось бы. Не знаю, почему я так стремлюсь узнать его поближе. Тем не менее его распорядок дня меня интригует.

Я не отключила будильник, и совместное любование рассветом стало для нас своеобразным ритуалом. Самсон каждое утро выходит на балкон. Мы наблюдаем за пробуждением мира – поодиночке, но вместе. И всякий раз перед тем, как я возвращаюсь к себе, мы ненадолго встречаемся взглядами. Заговорить со мной он не пытается.

То ли с утра Самсону не до разговоров, то ли он просто любит смотреть на рассвет в тишине. Как бы то ни было, для меня эти утренние встречи становятся чем-то важным и сокровенным. Как будто мы каждый день видимся втайне от всех, от всего мира, пусть при этом и не говорим друг другу ни слова.

Потом я обычно снова ложусь спать, а Самсон уходит. Не знаю, куда его несет в такую рань, но дома он почти не бывает. А когда вечером возвращается, окна все равно остаются темными – свет горит только в той комнате, где он находится.

Похоже, он заранее себя вымуштровал. В его доме – судя по тому, что я вижу сквозь окна – царит безукоризненный порядок. Интересно, кто его отец? Раз Самсон идет в Военно-воздушную академию, может, у него и отец военный? Это объяснило бы, почему он так собран и спокоен, а в доме такая чистота.

Нет, надо занять голову чем-то другим, нельзя все время посвящать этим мыслям. Может, на работу устроиться? Чтобы не сидеть все лето в комнате…

Мысль о покупке волейбольной сетки и мяча тоже отчего-то не манит. Тренер уже выслал нам список тренировок, но я не открывала электронную почту. О волейболе почему-то даже думать не хочется. Последние пять лет я только спортом и жила. И проживу еще четыре.

Пожалуй, я заслужила месяц-другой отпуска.

Сегодня дожди прекратились и вышло солнце. Если притворяться больной четвертый день кряду, отец захочет показать меня врачу. Раз у меня больше нет причин оставаться в комнате, следует, наверное, все-таки выйти из дома и поискать работу. Вдруг какому-нибудь местному кафе требуется официантка – подкоплю себе денег на будущее…

Если честно, я все отдала бы за еще один день безделья и одиночества! Увы, он мне не светит: кто-то уже стучится в дверь.

– Это я, – говорит Сара. – Можно?

– Конечно!

Я сижу в кровати, прислонясь спиной к изголовью. Сара забирается на кровать и садится рядом. От нее пахнет корицей.

– Тебе полегче?

Киваю и вымученно улыбаюсь:

– Немного.

– Отлично. Дождь наконец перестал. Хочешь сегодня пойти на пляж?

– Не знаю. Думала временную работу поискать – хочу подкопить денег на колледж.

Сара смеется.

– Ну нет! Это твое последнее беззаботное лето – потом все, здравствуй, взрослая жизнь! Надо пользоваться возможностями. – Она поводит рукой вокруг.

Боже, она такая жизнерадостная. А я никак не выберусь из своего вчерашнего настроения. Между нами сейчас явный дисбаланс. Сара тоже это замечает: ее улыбка слегка вянет, и она прищуривается.

– Бейя, все нормально?

Я улыбаюсь, но как тяжело мне это дается! Не выдерживаю и вздыхаю.

– Да, просто… Для меня это все… странно.

– Что?

– Быть здесь.

– Ты хочешь вернуться домой?

– Нет.

Понять бы еще, где он теперь – мой дом? Я в каком-то странном переходном состоянии, и оно меня угнетает.

– Тебе грустно? – спрашивает Сара.

– Пожалуй.

– Я могу как-то помочь?

– Нет.

Она перекатывается на бок и подпирает голову ладонью.

– Надо срочно разгонять твою тоску. Наверное, она отчасти вызвана тем, что ты чувствуешь себя чужой в этом доме?

Киваю. Я действительно здесь чужая.

– Отчасти – да.

– Стало быть, мы должны подружиться – и как можно скорей! Давай получше друг друга узнаем. Задай мне пару вопросов.

Вообще-то я действительно хочу ее узнать. Откинув голову, пытаюсь придумать вопрос.

– Какие у тебя отношения с матерью?

– Отличные. Я ее очень люблю, она моя лучшая подруга.

Везет же!

– Где твой отец?

– В Далласе. Они развелись пять лет назад.

– Ты с ним видишься?

Сара кивает.

– Да. Он хороший. Во многом похож на твоего.

Я с трудом сдерживаю усмешку.

Выходит, у нее двое хороших родителей и один приемный отец, который успел узнать ее лучше, чем родную дочь. Надеюсь, она понимает, как ей повезло?

Сразу видно: Саре никогда не приходилось терпеть невзгоды и лишения. Она еще полна надежд.

– Худшее, что с тобой случалось в жизни? – спрашиваю