Воркута - Ульяна Лобаева

Вызвал такси машину и велел веселому румяному таксисту отвезти его на кладбище. Маму похоронили недалеко от входа, в старой ограде вместе с бабушкой и отцом, и плутать долго не пришлось, хотя оградки засыпало почти полностью. Кладбище вообще унылое место, а кладбище в полярной тундре – унылое вдвойне. Ровная гладь чистого снежка, беспощадный ветер, частокол высоких палок с табличками «мама», «батя», «брат». Илья руками раскопал скамейку и мамино надгробие – самое простое, металлическое, оно облезло и начало ржаветь, а фотография расплылась в белесой мути. Обмел памятник щеткой, протер тряпкой. Бабушкин и отцов он трогать не стал – не хотел, чтобы воспоминания захлестнули, задушили его. Илья сорвал голову бутылке, дзинькнул стеклом о железный бок памятника:

- Здравствуй, мама.

Он хотел сказать «прости», но тут же разозлился сам на себя. Какая-то дешевая мелодрама. Мать и не обижалась на него никогда, она гордилась - сын-то вон, ого-го… И всем рассказывала: старший у нее – молодец, высоко взлетел. Расстраивалась только, что детишек нет. Нечего ей прощать ему.

Илья сделал глоток, запоздало спохватился - не взял закуси. Сгреб немного снежка с оградки, сунул в полыхающий рот. Он не знал, что делать дальше. Что делают на кладбищах? Разговаривают с покойными? Ну и что ему сказать? Вот, машину поменял, загородный дом купил, филиал скоро в Подмосковье откроется? Черт, какая все-таки херня… Потоптался, примостился на скамейку, ощущая, как холод впивается в ягодицы.

- Тут у вас кто..? – раздался голос сзади, и Илья чуть не подскочил.

Обернулся – пожилой крепкий мужик с аккуратно подстриженной седой бородой в кожаной шапке с норковой опушкой.

- Кто у вас, говорю..?

- Мать… - сипло ответил Илья.

- Я вот тоже к своим приехал. Я сам вообще из Краснодарского края.

Мужик шагнул в сугроб за оградку, покосился на бутылку.

- Давно уехали? – спросил Илья, задавливая раздражение. Чесать языком со случайным прохожим ему совсем не хотелось.

- Да как все, в девяностые. Как обжился на юге, уговаривал мать ко мне переехать – у меня там дом хороший, хозяйство. Море в часе езды. Говорю ей, приезжай, сколько можно… Нет тут будущего. Уезжают все, дома гниют, все мертвеет. А она – «нет, вон школу из окна видно, в которой я тридцать лет проработала, как подумаю, сердце сжимается». Так и не уговорил я ее… Так и осталась навсегда в этих снегах.

- Да уж… - протянул Илья. – Я сам из Москвы. Ловить тут, конечно, нечего.

- Нечего, - кивнул мужик. – Только знаешь, не снится мне никогда ни море, ни сад мой абрикосовый. А тундра эта… Часто. Как вот это, а? Приехал, в гостинице остановился – дом наш давно расселен, окон нет. Поднялся на свой этаж, ключ ведь даже хранил, а не понадобился ключ-то, двери выбиты давно. Пианино в моей комнате представляешь ведь, так и осталось! Ну, развалилось, конечно… Книги кучей на полу, я забрал одну, вот, «Чук и Гек».

Мужик полез за пазуху и вытащил выцветшую, с покоробившейся обложкой книжку.

- И вот прямо за душу взяло, веришь… Ключ я там в квартире и оставил. И вот понимаю умом-то, что правильно я уехал, дети мои в нормальном климате выросли, не в этой мерзлой пустой тундре, а на море, среди зелени и чистого воздуха, без чадящих труб с шахты. А все равно... Не все, видать, умом-то можно объяснить. Да. Извините. Простите, прощайте.

Мужик, так и не представившись, пожал ему руку, вытер влагу с глаз и полез по сугробам. И Илье вдруг стало легко и как будто все понятно – наверное, если посмотреть глазами жены, да любыми глазами! – он творит полную ерунду, рискуя жизнью, цепляясь за ничтожный шанс найти своего сидевшего брата-алкоголика. Наверное. Но это было точно правильным и единственно верным решением. Потому что не все можно объяснить умом.

Воркута, как пробный камень, испытывала, давила, пыталась сломать. И в этом рождалась какая-то особая истина, особенная сила.

Глава 4 Комната Мертвеца

Когда Илья подъехал на такси к Надькиному дому, то не сразу понял, что в ней изменилось – она стала как-то ярче, привлекательней. Потом до него дошло, что она подвела свой единственный здоровый глаз и даже накрасила губы. Илья улыбнулся в сторону, но от этого ему стало теплее на душе.

Он прошерстил группы по Дупликации – вход на второй уровень находился в самом обычном работающем детском саду. Надька с Ильей свободно прошли на детсадовский дворик, отыскали дверцу какой-то подсобки в цоколе. Ключ вставлялся не в скважину, а в дырку на створке.

Хотя в сетевых обрывках, в том, что он успел захватить из чатов и закрытых групп, было достаточно подробное описание второго уровня, увиденное все равно нехорошо поразило Илью. Перед ним и Надей открылось хмурой серости нависшее, разбухшее небо и пожухлый желтый луг, по которому змеилась дорожка из деревянных плашек. В спутанной траве - россыпь мусора из вкраплений бычков, битых бутылок и мятых стаканчиков вперемешку с собачьим дерьмом. Вдалеке виднелось колесо обозрения и тонкие силуэты каких-то каруселей, и именно в том направлении вели указатели-стрелки, расставленные вдоль тропинки.

- Не сходить с дорожки, - пробормотала Надя и ступила на соломенного цвета деревянное полотно.

Илья шагал по деревяшкам, и в голове все пыталось всплыть какое-то смутное воспоминание, которое он все не мог ухватить за кончик. «И грянул гром», Рей Бредбери», - вдруг осенило его.

- Помнишь, тот рассказ у Бредбери, где героям нельзя было сходить с тропинки?

- Ага, - рассеянно ответила Надька, крутя во все стороны головой. – Они все-таки сошли, наступили на бабочку и весь мир полетел к чертям. Ну, в нашем случае мир мы не прикончим, а просто сдохнем сами.

- Даже не знаю, радоваться этому или нет, - усмехнулся Илья.

На их пути встала детская площадка – железные, с давно сошедшей краской, качельки, песочница с игрушечными ветряками в виде ромашек из пластиковых тарелок, крошечный домик на курьих ножках. Последний указатель торчал прямо у входа в выцветшую пластиковую трубу длиной всего около пяти метров. Просто еще один аттракцион для малышей, короткий пластиковый рукав, делающий один поворот вправо.

- А обойти эту срань нельзя? – спросила Надька. – Я боюсь закрытых пространств… У меня эта… Клаустрофобия.

- В группах по 2-му уровню писали, что нельзя, - покачал головой Илья. – И