Твердь небесная - Юрий Рябинин

Не считая больше возможным продолжать сопротивляться, русский главнокомандующий отдал приказ об общем отступлении.

В этот раз русские армии отступали далеко не в таком порядке, как после Ляояна. Они хотя и не бежали, и ни одна рота не оставила позиций без распоряжения начальства, но это было не прежним достойным отходом непобежденных, а именно поспешным отступлением изнемогшего, упавшего духом, войска, бросающего на позициях и дорогах обозы, снаряжение, амуницию, а подчас и оружие. За всю войну не оставившие неприятелю ни одного раненого, – тут уж нельзя не отдать должное генералу Куропаткину, который считал скорейшую эвакуацию раненых делом первостепенной важности и личной чести, – в этот раз русские даже иные лазареты не успели вовремя отвести в тыл.

Это поспешное отступление не стало для русских погибелью только потому, что японцы, как обычно, не особенно-то мешали им отходить. Кое-где они, правда, обстреляли из орудий колонны двигающегося на север противника, причем нанесли последнему значительные потери, но предпринимать какие-либо активные действия у японского командования после многодневного кровопролитного сражения, очевидно, не было уже ни возможностей, ни желания.

К тому же, именно отступая, русские показали, как они умеют биться, оказавшись в самом безнадежном вроде бы положении, как отчаяние удесятеряет их силы.

Несколько русских полков все-таки попали в окружение. На пути у них находилась целая семидесятитысячная армия генерала Ноги – самодовольных победителей-«артурцев». А теперь еще и главных героев Мукдена. Силы были столь же неравные, как в том последнем бою у Киузаня, где против японской дивизии стояло десять русских рот. И все-таки окруженные полки ринулись на прорыв. Командир одного из них – Мокшанского – поставил впереди полка не ударную команду из самых ловких, молодых и сильных охотников, а… полковой оркестр. И приказал музыкантам играть марш.

Когда среди маньчжурских сопок разнеслись выворачивающие наизнанку душу звуки старого русского боевого марша, все чины до единого, до самого великовозрастного запасника, сделались вдруг ловкими, молодыми и сильными. На солдат это подействовало так, будто вострубил седьмой ангел и им на помощь пришли все силы небесные. Усталость мгновенно исчезла. Кто прежде был недостаточно смел, тот стал храбрецом. У кого не оставалось, казалось, мочи и ногами шевелить, тот почувствовал в членах такую силушку, что хоть подковы давай ломать. Полки бросились в штыки и отшвырнули вставших у них на пути японцев прочь. И сколько раз японцы пытались им преградить путь, столько раз русские вынуждали их уступить дорогу. Так все полки и вышли из окружения.

Куропаткин вначале было развернул армию на речке Чай-хэ неподалеку от Мукдена. Но, не считая эти позиции достаточно крепкими, повел затем войска дальше к северу – к станции Сыпингай, находящейся приблизительно на полпути между Порт-Артуром и Харбином.

Это был самый значительный отход русских за всю войну. Но главнокомандующий отнюдь не придавал ему значения неудачи. Чтобы взбодрить подчиненных ему людей, поднять их дух, Куропаткин напомнил всем, как он еще в России, когда только получил назначение возглавить Маньчжурскую армию, говорил, что, возможно, придется отходить до Харбина, а может быть, и до самой русской границы, причем изматывать неприятеля боями и контратаками и накапливать силы для решительного наступления. Поэтому отход на сыпингайские позиции после нескольких сражений, в которых русская армия не была разгромлена, но лишь приобрела ценнейший опыт, выглядел вполне в соответствии с избранною главнокомандующим тактикой.

Но Куропаткинууже не было суждено исполнить своих тактических приемов. Армия еще не вышла на эти сыпингайские позиции, когда в главную квартиру пришел именной приказ из Петербурга о смещении главнокомандующего вооруженными силами на Дальнем Востоке с должности и о назначении нового главнокомандующего.

На сыпингайских позициях русская армия стояла еще полгода. Все это время из России в Маньчжурию потоком шли эшелоны с войсками, вооружением и боеприпасами. И к концу лета армия насчитывала свыше семисот тысяч человек. И ни разу за все это время, до самого мира, японцы не попытались атаковать русских. Это было прямым следствием Мукдена: японцы понимали, что второго такого или еще более масштабного и жестокого сражения им не вынести.

Новый главнокомандующий оказался, однако, еще менее решительным, нежели прежний: имея значительное превосходство над неприятелем, он совершенно отказался от активных боевых действий, ограничившись разве единственным конным рейдом во вражеский тыл. Исключительно мудро все-таки заметил древний китайский философ Конфуций: легче набрать тысячу солдат, чем найти одного полководца. Прямо будто адресовано России начала XX века.

Но русская армия теперь могла одержать победу, даже не атакуя противника. Одна угроза быть раздавленными этой невиданною доселе мощью действовала на японцев угнетающе: с каждым днем боевой дух неприятельской армии все более падал. И, видимо, русские могли так же перестоять японцев, как когда-то Иоанн Третий перестоял орду на Угре, и орда навеки отступилась. Отступились бы, вне всякого сомнения, рано или поздно и японцы. Но события внутри России вынудили Петербург начать искать мира с Японией. Бесчисленные жертвы Ляояна, Порт-Артура, Мукдена оказались напрасными. Бездарно потерянными.

Спите, герои русской земли, отчизны родной сыны…

Не прошло и года с тех пор, как Таня распрощалась с девичьего вольницей, а она так уже свыклась со своим положением замужней дамы, что порой сама удивлялась: неужели у нее была прежде какая-то другая жизнь? Вначале довольно болезненно переживая папин и мамин наказ не стремиться даже просто погостить часок в родительском доме, разве в исключительных случаях и непременно с мужем, теперь она не могла и времени выбрать, чтобы хоть раз в месяц заглянуть на родной Арбат: все дела, заботы – то одно, то другое.

Капитолина Антоновна, не на шутку взявшаяся воевать с Японией, поставила и весь дом под ружье, за исключением, может быть, одного Антона Николаевича. Нисколько не сокращая, а, напротив, постоянно наращивая производство солдатского белья, неуемная Танина свекровь придумала еще и собирать посылки для маньчжурцев, для чего часть домочадцев по ее соизволению была обособлена в отдельный цех. Под руководством самой Капитолины Антоновны эти работники стали изготавливать тряпичные кульки и зашивать в них всякое полезное на войне имущество.

Квартира сделалась натуральною фабрикой. Стрекот «Зингеров» не умолкал день-деньской. Кучер Сергей только и успевал доставлять на дом полотно целыми кусками и мешки со всякою мелочовкой для посылок и отвозить на военные склады готовые изделия.

Но всего этого Капитолине Антоновне показалось недостаточным. Она вознамерилась еще более увеличить их вклад в благородное дело помощи сражающемуся отечеству.

Как-то раз утром она позвала к себе Таню и Наташу и объявила им, что рукодельничать они сегодня не будут. А поедут вместе с ней в Лефортово навестить раненых солдат. И, может быть, помочь чем-нибудь персоналу, если потребуется.