Люди Льда. Книги 1-47 - Маргит Сандему

привлекательным, примерно тридцати лет, подумала она. У него были темные волосы до плеч и ясный, открытый лоб. Было что-то благородное и чистое в его лице, однако карие глаза смотрели печально, и можно было бы заметить горькую складку вокруг рта. Одет он был необычайно изысканно: конечно же, он был на балу среди прочих гостей и поэтому нарядился в свои лучшие одежды.

— У меня есть все? — он слегка усмехнулся, и голос его звучал невесело. — Да, можно иметь все — и ничего! Нет, простите меня, я не о том! Мое имя Александр Паладин, я состою на службе у короля, капитан королевской лейб-гвардии. Мой дед был герцогом Шварцбурга, а я всего лишь навсего граф пограничной области, — пустой титул безо всякого реального достоинства.

— Паладин… Не означает ли это «рыцарь»?

Его лицо вспыхнуло улыбкой.

— Да, это действительно так. Но я последний в роду, и поэтому имя наше, скорее всего, совсем исчезнет.

Это вовсе необязательно, подумала Сесилия, но ничего не сказали.

— Меня зовут Сесилия, я дочь барона Дага Кристиана Мейдена, — ответила она.

— Вы норвежка?

— Да. Я воспитываю королевских детей.

— Вот как! — медленно протянул он и откинулся в кресле. — Вы та самая девушка, которая спорит со всеми по поводу их воспитания! А вы храбры! Ведь Кирстен скоро сделает из своих дочерей рубленый шницель.

— Мне не нравится, когда невинных детей наказывают розгами.

— Вы правы, — в задумчивости произнес он. — Телесное наказание может оставить глубокие раны в душе.

Сесилия пристально посмотрела на него, но он продолжал думать о своем. Затем проговорил:

— Теперь я понимаю, почему вы выглядите такой печальной. И еще это письмо у вас в руке. Это оно так повлияло на ваше настроение сегодня?

— Именно так и есть. Я уже говорила вам, что потеряла близких людей. Мои бабушка с дедушкой умерли от чумы. Я понимаю, что все люди в конце концов умирают, но они оба так много значили для меня. Несмотря на свой возраст, они были такими деятельными и жизнерадостными.

— Я понимаю вас. Такие люди доставляют радость окружающим.

— Это так, — с живостью подхватила она. — Все мои родственники таковы. И если бы вы встретились с ними, то убедились бы в этом сами! А какие чудесные у меня родители!

— Но отчего же вы тогда так печальны? — снова спросил он, и ее оживление вмиг угасло.

Сесилия всплеснула руками.

— Это из-за того, что все произошло одновременно. Письмо об их смерти, сложности с детьми здесь, во дворце, нежелание разговаривать с кем-либо, кроме детей… И эта ужасная погода за окном! Мрачная, суровая обстановка. Но прежде всего — одиночество. Как все это далеко от моего светлого и счастливого дома… А я не ценила его, когда жила в нем…

— Вашему возрасту это свойственно…

— Да, пожалуй, что так. Меня постоянно тянет назад, домой. Но это выглядело бы поражением. И потом, королевские дети нуждаются во мне.

— Непременно! — подхватил он. — Оставайтесь, я мог бы поддержать вас здесь. Конечно, я вряд ли сумею повлиять на госпожу Кирстен, но король прислушивается ко мне.

— Я очень благодарна вам, — растроганно проговорила Сесилия. — Но вы сами что-то невеселы? Может, и я могу помочь вам?

— Вы наблюдательны, — ответил он задумчиво и вздохнул. — Но помочь мне?.. Нет, вы не сможете. Вся моя жизнь висит на волоске, милая фрекен Сесилия.

Из того, что он сказал, она поняла, что он серьезно болен. Как жаль, ведь он такой прекрасный человек, подумала она.

— Я так рад, что встретился с вами, — вновь улыбнулся он. — Но мне жаль, что я вас огорчаю своими словами.

— Ну, во-первых, вы ни слова не сказали мне о своих огорчениях, а во-вторых, с вами я забыла о собственных печалях, — возразила Сесилия. — Могу ли я предложить вам бокал вина?

— Нет, благодарю, я достаточно выпил сегодня на балу. И это мне не на пользу.

— Простите, что я спрашиваю вас об этом: вы больны, граф?

Он поднялся, легко коснулся ее щеки и все так же печально заглянул ей в глаза.

— Спокойной ночи, милая норвежская девушка! Спасибо вам за нашу беседу!

— Я не обидела вас? — быстро спросила Сесилия.

— Нет, что вы, — ответил он и снова окинул ее взглядом. — Напротив, я испытываю к вам глубокую симпатию и доверие. Заботьтесь же получше о королевских детях! И помните, что я поддержу вас в трудную минуту!

Он ушел. Она слышала, как его шаги удаляются по коридору.

Сесилия легла в постель. Ее собственные горести отступили куда-то далеко. И она долго лежала молча, прежде чем заснуть.

Аре шел по Линде-аллее, поглядывая на небо. Июньское солнышко припекало все больше. Было воскресенье, и в воздухе, похоже, пахло грозой.

Маленькие лоскутки возделанной земли уже колосились. Скорее всего, буря не погубит урожай. Аре надеялся, что сможет просушить зерно после ненастья.

— Собирается гроза. Нам нужно успеть домой, — сказал он своим сыновьям, которые шли рядом. Младший, Бранд, прилежно слушал наставления отца в земледелии, тогда как средний, Тронд, рвал цветы, бегал кругами, — в общем, больше был занят собой.

Тарье с ними не было. Он никогда особенно не тянулся к сельскому хозяйству: его мысли были заняты другим. Он собирался отправиться осенью в Осло, в пасторскую школу. Другого выбора у него не было, а призвание священника считалось самым благородным в приходе. Однако Тарье не собирался стать священником. Школа эта была для него лишь ступенькой к университету в Тюбингене, где он действительно хотел чему-нибудь научиться. Там блистал его кумир, Иоганн Кеплер, и может, Тарье посчастливится встретить однажды великого математика и астронома!

Жители Линде-аллее вечно были как бельмо на глазу для прежнего священника, умершего в эпидемию чумы. Он был слишком глупым ограниченным. Его раздражало, что в приходе есть еще кто-то, кто умеет читать и писать. Словно это преуменьшало его вес среди прихожан. Нотариус, барон Даг Мейден, был грамотным, но это расценивалось священником как само собой разумеющееся. Но женщины!.. Мать нотариуса, баронесса Шарлотта, обучала грамоте всех подряд! Немыслимо! Если бы это было в его власти, священник сжег бы ее на костре, как ведьму. Но ему мешал господин Тенгель. Эти знатные господа из Акерсхюса, которых он лечил, не терпели, когда кто-то обижал его семью.

А все их дети и внуки, которые владеют такими знаниями, что недоступны простым людям! И эти сопляки знают больше самого священника!

Священник так страдал от одной этой мысли, что нажил себе язву желудка.

Но с новым, молодым священником отношения складывались совершенно иначе. Он был очень приветлив и