Люди Льда. Книги 1-47 - Маргит Сандему

дружелюбен, звали его Мартин, а это значит, что как священник он стал господином Мартиниусом, после того как его рукоположили в знаменитом соборе в Нидаросе, как в то время назывался Тронхейм. Пока Мартин учился, он помогал прежнему священнику в приходской церкви Гростенсхольма, а теперь и сам вернулся в этот же приход. Эпидемия чумы унесла много жизней среди священства, ибо большинство из них, в отличие от уклончивого священника из Гростенсхольма, преданно ухаживали за больными, заботясь о попечении их душ.

Господин Мартиниус не забывал, что именно Тенгель со своим внуком Тарье спасли его жизнь. И даже невзирая на то, что сам Тенгель не посещал церковь и не проявлял интереса к религии, между ним и священником возникла дружба.

Когда Аре с мальчиками приблизился к господскому дому, то нашли его опустевшим.

Они поднялись к Силье, весь день пролежавшей в постели.

— А где же все?

— Если под словом «все» ты понимаешь своего отца, так он в Гростенсхольме, — ответила Силье. — Похоже, скоро у Суннивы появится малыш.

— Вот как, уже пришло время, — пробормотал Аре, и внезапно его охватило то волнение, которое возникало всякий раз, когда в их семье рождался новый ребенок. — А где же тогда Тарье? Он ведь был дома…

— А как ты думаешь? Он неразлучен со своим дедушкой, особенно когда дело касается медицинских случаев.

— Вы рады, матушка?

— Еще бы. Суннива так прекрасно справилась с беременностью, она все время была здорова. И когда я вспоминаю, в каких муках я родила Лив, то я просто уверена, что теперь все будет хорошо. Это мой первый правнук, подумать только!

— Ну, конечно же, все будет хорошо!

— Я уверена, что все обойдется, — спокойно промолвила Силье. — Ибо Ханна сказала мне однажды, что у меня в жизни будет только одно большое горе. И та боль, которую я испытывала при смерти Суль, была так тяжела, что ничто уже не может быть хуже. Так что с Суннивой все обойдется.

— Да, разумеется, это так. Но так ли необходимо присутствовать при родах Тарье? Ведь мальчику только четырнадцать лет. Зачем ему это?

— Тарье — мальчик необычный, ты знаешь это. Он очень интересуется наукой, и для него это чисто клинический случай. Он потихоньку накапливает себе практический опыт.

Аре посмотрел в окно.

— Старик семидесяти трех лет и четырнадцатилетний мальчуган… Вот уж, действительно, хорошую помощь получит Суннива!

— Эта помощь будет лучше, нежели ты думаешь. Там еще Лив, и Ирья, и повивальная бабка, за которой послал Тенгель. Суннива в надежных руках.

— Вы послали за священником?

— Для чего? — спросила Силье.

— Я подумал, что следовало бы благословить новорожденного, — быстро ответил Аре.

— Нет, они позовут священника потом, для того чтобы окрестить младенца. Ох, как давит на меня этот предгрозовой воздух.

— Действительно, просто дышать нечем. Собирается сильная гроза.

— Нет, только не это, я боюсь грозы! Словно в ненастье негде укрыться, негде спрятаться от бури, и так страшно бывает…

— Вас когда-нибудь заставала гроза, матушка? — улыбнулся Аре.

— Нет, но никогда не знаешь, что с тобой произойдет в будущем.

— Уверяю вас, что в Линде-аллее совершенно безопасно. Тогда как Гростенсхольм стоит на более высоком месте.

— Будем надеяться, что с ними ничего не случится, — все с тем же испугом проговорила Силье.

— Конечно, — незаметно улыбнулся Аре. Мать была так наивна в своем страхе перед явлениями природы. И это несмотря на весь свой жизненный опыт, знания и мудрость. Ее страх был умилителен.

Было немного непривычно думать о том, что его племянница скоро станет матерью. Как же быстро мчатся годы!

Сам Аре ничуть не изменился. Он был все таким же спокойным, мирным и надежным в свои тридцать пять лет. Он радовался своим сыновьям и Мете, хотя она иногда и раздражала его своей бестолковостью. А также тем, что слишком много хлопотала по хозяйству. Но она всегда была верна ему, и было таким счастьем возвращаться домой после тяжелого дня.

На старшего сына Тарье отец всегда взирал с изумлением. Он никак не мог взять в толк, как это они произвели на свет столь умное и рано созревшее создание. Тарье был гораздо больше любимчиком дедушки Тенгеля, чем своих родителей.

— Ты не подашь мне шаль, Аре? — попросила Силье. — Что-то разболелись у меня суставы сегодня. Будет гроза, непременно.

— Да, ревматизм не дает покоя, — согласился Аре, который тем не менее один из немногих догадывался, что болезнь матери намного серьезнее, чем простой ревматизм.

Тенгель ничем не мог ей помочь. Он боялся оперировать, подозревая, что это только ускорит смерть жены. Ему оставалось лишь бессильно следить за тем, как болезнь развивается все дальше и дальше: и каждый день он просыпался с надеждой на чудо.

Силье натянула на себя шаль. Она была поглощена мыслями о происходящем в Гростенсхольме.

Накануне она разговаривала с Ирьей.

— Я слышала, что Лив и Суннива попросили тебя присутствовать при родах? — полюбопытствовала Силье. — Как ты справишься?

Ирья помедлила, прежде чем ответить.

— Сказать вам об одной тайне, госпожа Силье? Вчера я повстречала одного парня из хутора Хелле. И он… спросил меня, не может ли он посвататься ко мне. Вы понимаете, что это значит для меня?

— Конечно же, — улыбнулась девушке Силье. — Ко мне тоже сватались в ранней молодости… И что же ты ответила?

— Для меня это было так внезапно. И я сказала, что должна подумать. Он был очень мил.

Все сказанное от начала до конца было ложью. Все это Ирья придумала. Но она понимала, что госпожа Силье беспокоится о ней, и ей не хотелось волновать ее понапрасну: ведь Силье была очень больна.

— Но ты все равно придешь, чтобы помочь? — все продолжала спрашивать Силье.

— Конечно, хотя мне больно видеть Таральда. Но я думаю, что я уже преодолела свои чувства к нему. Поэтому я пообещала Сунниве, что приду.

— Как ты добра, моя девочка! Суннива очень нуждается в твоей помощи, поверь мне.

Да, Ирья знала об этом. Правда, иногда ей казалось, что Суннива догадывается о ее любви к Таральду: иногда она жестоко ранила Ирью тем, что пыталась слишком явно показать девушке, как она счастлива в замужестве, или же старалась унизить Ирью в присутствии Таральда. Но Ирья все никак не верила, что Суннива может быть злой по натуре.

Она была просто бездумной.

А как же быть с любовью Ирьи к Таральду? Во всяком случае, она была не смертельной. Ирья ненавидела себя за это чувство, но не пыталась избавиться от него.

Над Гростенсхольмом сгустились сумерки. Они были темнее, чем обычно, зловещие