Рим. Цена величия - Юлия Голубева

Силан, стоящий в атриуме, увидел, что Ботер возвращается с недоуменным лицом, и сразу понял, каким будет его ответ. Он развернулся и пошел к выходу. А по пятам за ним запрыгала игривая песенка, которую не раз он слышал из носилок на улицах. Песенка о нем! Щеки его вспыхнули от гнева и стыда, когда он с ужасом различил среди прочих звонкий голосок своей дочери, восторженно распевающей о похотливом Силене, которого Бахус приревновал к молодому Гемеллу и превратил в статую, над уродством которой смеются римляне, когда приходят за водой к фонтану.

Всю дорогу домой он ехал, накрыв голову тогой и плача от горя и разочарования. Его дочь, которую он так любил, околдована негодяем-мужем, который не только запретил им встречаться, но и теперь настроил против него.

Долго тянулось время до полуночи. Неизмеримо долго. Измученный мрачными предчувствиями, Силан даже за обедом не смог проглотить ни кусочка и приказал потушить огни над входом, чтобы не заехали случайные гости, ищущие развлечений. Слугам было запрещено выходить из своих кубикул под угрозой строгого наказания, лишь номенклатор в одиночестве затаился у порога с приказом встретить позднего гостя и провести в таблиний. В доме потушили все светильники, оставив тлеть два небольших в атриуме, чтобы таинственному посетителю было легче найти дорогу в темноте. Сенатор, стараясь перебороть усиливавшееся волнение, занялся подготовкой завтрашней речи для заседания курии, но без секретаря дело продвигалось медленно и неуверенно. Тишина огромного дома угнетала и давила.

Неожиданно раздавшийся шорох шагов испугал Юния, заставив его вжать голову в плечи, и в таблиний шагнул высокий человек, закутанный в черный плащ с низко надвинутым капюшоном. Сенатор попытался подняться навстречу, но ноги, внезапно онемевшие, отказались повиноваться, и он так и остался сидеть в катедре. Гость откинул капюшон со лба, и Юний задохнулся от изумления. Перед ним стоял префект претория – Гней Серторий Невий Макрон.

– Я пришел говорить с тобой о важном деле, сенатор, – глухо произнес Макрон, усаживаясь по безмолвному знаку хозяина в катедру напротив. – Рим вскоре постигнут величайшие беды, и лишь мы в силах предотвратить их. Ты согласен выслушать меня?

Юний кивнул, едва переводя дыхание.

– Поклянись Юпитером, даже если твой ответ будет «нет», сохранить в тайне нашу беседу!

– Клянусь Юпитером, и да покарает меня его гнев, если я нарушу слово, – ответил Силан, и рука его помимо воли потянулась к чаше с вином. – Соверши со мной возлияние, префект претория. Извини мое волнение, я уже так стар, и мысли мои нередко путаются.

Макрон утаил усмешку. Да Юний – поворотный ключ во всех сенаторских делах, которые таят или хотят таить от императора! Все незаконные сделки, поставки низкопробного, гнилого материала для строительства, подкупы сенаторских судебных комиссий, утаивание части налогов с провинций, аренда земель под низкие проценты – все эти дела проходят через Марка Юния Силана, наживающегося на обманах и взятках. Он – негласный лидер среди сенаторского сословия, все распри и оппозиции происходят и создаются через него. Но мало кто догадывается об этом, а знают лишь единицы. Умный и хитрый Силан остается в тени. Если б Макрон не следил пристально за ним с самого начала его карьеры еще при Тиберии, сейчас он не сидел бы перед тем сенатором, от которого зависит успешное завершение их заговора против Калигулы. Но хитрец перехитрит хитреца, избавившись после переворота и от старой лисы, и от молодого петушка Гемелла. Пусть только убийство императора сойдет им с рук.

Напустив на себя выражение крайней озабоченности и обеспокоенности, Макрон пытливо вгляделся в лицо Силана. Нет, не притворяется, и вправду напуган. Главное теперь, чтобы он принял за чистую монету то, что он собирается ему сказать. Молча они совершили возлияние во славу Юпитера, карающего клятвопреступников, и префект претория заговорил:

– О тебе говорят как о человеке, оставшемся верном Тиберию. Ты воспитываешь его внука и мечтаешь, чтобы он стал цезарем Рима. Поэтому я здесь.

Силан хитро прищурился:

– Но ты – друг императора Гая.

– Уже нет. Меня потихоньку отстраняют от государственных дел, теперь ими занимаются императорские вольноотпущенники. Я не глуп и вижу, что против меня готовится заговор. Лучшее, что ждет меня, это ссылка и нищета, хотя не думаю, что Калигула окажется настолько милостив, чтобы оставить мне жизнь.

– Ты хочешь, чтобы я исправил положение? Увы, я не смогу помочь тебе. Император ненавидит меня по известным причинам, даже моя дочь насмехается надо мной, полностью ему подчиняясь. Дамоклов меч повис и над моей головой, и я уже подумываю об отъезде в Александрию. Лучше быть первым в провинции, чем последним в Риме. В любой момент я могу обратить свою недвижимость и земли в деньги, и меня никогда не найдут, но меня удерживает в Риме Гемелл. Я искренне привязан к этому мальчику и чувствую себя обязанным Тиберию.

Макрон усмехнулся:

– Я пришел не просить тебя о чем-либо для себя, Юний Силан. – Он гордо распрямил плечи и надменно глянул на сенатора из-под густых бровей. – Ты никогда не подсчитывал, сколько золотых уходит на праздники, игры и те роскошества, которыми окружает себя наш император? Я много заплатил, чтобы мне в руки попал отчет казначея Каллиста. Императорская казна уже пуста, и всего два миллиона сестерциев осталось в государственной. Из другого источника я узнал, что после появления наследника и торжеств в честь этого события в свет выйдет новый императорский указ. Указ о…

Макрон увидел, как лицо Силана посерело при этих словах.

– Указ о возобновлении дел об оскорблении величия, ранее отмененный Калигулой? – запинаясь на каждом слове, спросил сенатор.

Невий кивнул:

– Ты первый в этом списке. И не потому, что не угоден, просто ты – самый богатый человек империи.

Потрясенный Силан молчал.

– Я знаю, что мое имя стоит следующим.

– Но…

– Верный мне преторианец сообщил, что Калигула расформировывает старый состав преторианцев, набирая новых, верных уже не мне, а Кассию Херее. Делается это пока негласно, чтобы не вызвать мятежа, некоторые когорты из лагеря уже переселили в римские казармы, и лагерь ослаблен. Вспомни, ведь лагерь на окраине Рима – это детище Сеяна, замышлявшего переворот и для этого державшего всю гвардию не разрозненной по Риму, а единой. Калигула это знает и не хочет, чтобы в случае моего смещения преторианцы взбунтовались.

Макрон опять заметил колебание в глазах Силана и понял, в чем его сомнения. Он слишком много говорит о себе.

– Может, это и так, как ты говоришь, Невий Серторий, – сказал Силан после некоторого раздумья. – Но…

– Опять «но»?! – с горячностью воскликнул Макрон. – Какие могут быть сомнения в моих словах, сенатор? Едва ты окажешься пред рекой забвения, как рядом с тобой отопьет мутной воды и тот, к кому, как говоришь, ты так привязан. Голова Гемелла падет от того же дамоклова меча, что висит сейчас над тобой. Неужели Калигула оставит жить приемного сына и наследника Тиберия, если через несколько месяцев родится его собственный ребенок?