Рим. Цена величия - Юлия Голубева

– После смерти Фабия мы ни разу не собирались в священной роще.

Юния возразила, припомнив жертвоприношение с Гемеллом.

– Боюсь, что богиня вновь жаждет крови, но не щенков, – сказал Гай. – Я никогда не одобрял твое пристрастие к этому запрещенному культу, но из-за тебя служил Гекате. Хотя сейчас я все охотнее заказываю жертвы Изиде, богине твоей родины. Она очень популярна в Риме.

– Моя родина – Рим, – возразила Юния. – А Гекате я посвящена матерью с рождения и не вправе что-то изменить. И я не хочу столкнуться с этой проблемой, когда наступит время родов.

Гай улыбнулся:

– Этого не произойдет, можешь мне верить. Наш ребенок зачат в ночь, благословленную темной богиней. Наш сын – знак ее милости. Поэтому не волнуйся о будущем, все будет хорошо. Я отдам необходимые распоряжения, чтобы ты не беспокоилась ни о чем, моя звездочка. Твоей богине принесут в жертву самую красивую черную телку с золочеными рогами. Мне известно, где после пожара укрываются жрецы Гекаты.

Юния с благодарностью посмотрела на него и горячо расцеловала. Калигула неожиданно спохватился:

– О Марс! Солнце уже подошло к зениту, а у меня еще так много дел. А тебе придется еще день провести в постели, моя красавица. Но обещаю, что сегодня вечером на пиру ты увидишь настоящий бой гладиаторов. Это будут схватки лучших бойцов, что отличатся сегодня на арене, и ты сможешь вручить победителю деревянный меч[25], если, конечно, сочтешь нужным.

Гаю пришлось задержаться еще из-за новых поцелуев благодарности. Но едва он вышел, как в спальню скользнула Агриппинилла.

– Я думала, вы уже никогда не расстанетесь сегодня, – съязвила она. – Тебя, подруга, больше волнуют деревянные мечи, нежели то, что проклятой шлюхе удалось спастись.

– Ты подслушивала… – укоризенно сказала Юния. – И так испортила нам утро своими гадкими новостями.

– Не я, а Великая весталка, – нашлась Агриппинилла. – Теперь Пираллиду нам не достать, она под защитой храма.

– Но когда-нибудь она же должна высунуть из него свой нос, не вечно же ей быть прикованной к священному очагу. Поставь следить за храмом, и едва Пираллида покажется за его стенами, как ее сразу схватят и доставят на Палатин. Ни одна весталка не сможет найти ее здесь.

Агриппинилла пожала плечами:

– Ожидание может затянуться надолго. Наверняка Пираллида станет очень осторожной, зная, кто против нее все это затеял.

– Посмотрим, – уклончиво ответила Юния.

Их беседу прервала молодая рабыня:

– Госпожа, к вам гостья.

– Кто?

– Госпожа Друзилла.

Клавдилла удивленно посмотрела на Агриппиниллу и приказала рабыне:

– Пригласи и подай фалернского вина.

Ослепительная Друзилла в ярко-синей палле важно вплыла в спальню. Юния и Агриппинилла дружно вздохнули, окинув взглядами ее стройную фигуру.

– Приветствую будущих мам! – раскланялась Друзилла и поднесла Юнии букетик лилий. – Это Кассий просил передать, – не моргнув и глазом, солгала она, заметив при этом, как легкая тень смущения промелькнула в глазах Клавдиллы.

– Спасибо, Друзилла! Твой муж рад, что в нашей семье наконец-то появится первенец, продолжающий род славных предков. Я горжусь, что ношу в себе потомка великого Августа, который с честью наследует власть после Гая.

– А если девочка? – спросила Друзилла, стараясь скрыть насмешку, но тут же пожалела об опрометчивом вопросе. Она позабыла, что подруги договорились поженить своих детей.

Но Юния ответила:

– Как будет угодно богам!

Она давно заметила, что, несмотря на их показное примирение, Друзилла так же ненавидит ее, как и прежде, поэтому ей меньше всего хотелось говорить с ней о своем ребенке.

– На днях я прогуливалась в садах Саллюстия, – сказала Друзилла. – И встретила твоего отца, Юния Силана. Он так огочен, что ты избегаешь его. Узнав, что мы близкие подруги, он попросил меня передать тебе, что хотел бы приехать во дворец с визитом.

Клавдилла недовольно скривила губы.

– Пусть навещает прыщавого недоумка Гемелла, – со злобой произнесла она. – Будь его воля, он усыновил бы его. Силан мнит Гемелла достойным продолжателем Тиберия и приносит молитвы богам о скором его наследовании власти, тем самым желая смерти моему супругу и нашему будущему сыну. Я не считаю его своим отцом! Его и в сенате терпят только потому, что он – тесть императора, а мой муж из любви ко мне мирится с его присутствием на заседаниях и сносит его злобные нападки и бесконечные споры. Пусть даже и не думает приезжать во дворец!

– Ну и ладно, разбирайся сама со своими семейными делами, – сказала Друзилла, выслушав гневную тираду Юнии. – Я пошла. Еще много дел на сегодня, Кассий задумал устроить праздник в честь моего дня рождения. Милый Лонгин! Он обожает меня! В замужестве мне повезло больше, чем тебе, сестричка, – непринужденно кинула она замечание Агриппинилле и, сопровождаемая ее злобным взглядом, выплыла из кубикулы.

– Позор нашего рода! Грязная развратница! – стиснув зубы, прошипела Агриппинилла вслед сестре.

– «Милый Лонгин! Он обожает меня!» – язвительно передразнила ее Юния. – Она и не подозревает, что его сердце уже принадлежит другой.

– Это кому же? – вскинулась Агриппинилла.

Юния прикусила язычок.

– Так Ганимед намедни болтал. Расспроси его.

Легкой походкой Друзилла выбежала из дворца, довольная собой. У ворот она остановилась, осматриваясь по сторонам. Удовлетворенная улыбка появилась на ее лице, когда она увидела Силана, спускающегося из своих носилок.

– Я говорила с ней, – сказала она сенатору. – Твоя дочь ждет тебя. Калигулы уже с час нет во дворце, и бедняжка так обрадовалась твоему приезду. Ей по-прежнему нездоровится.

Силан благодарно ей поклонился и подошел к номенклатору:

– Доложи моей дочери, что ее желает видеть отец. Я подожду в осциуме.

Сенатор грузно опустился на мраморную скамью и, скрестив руки, стал ждать. Вскоре послышались громкие шаги и вышел Кассий Херея.

– Приветствую, Марк Юний Силан! – Его кулак с гулким стуком опустился на кожаный панцирь. – Мне велено передать тебе, чтобы ты уезжал из дворца.

– Но я приехал повидаться со своей дочерью, – недоуменно сказал Юний.

– Это невозможно, сенатор. – Херея почтительно наклонил седую голову и дал знак рабу.

Тот подбежал к носилкам Юния и подставил подножку. Силан тяжело поднялся и, сгорбившись, пошел обратно. И, уже отъезжая, он, расстроенный, укорил себя, что позабыл спросить, кто отдал приказ, хотя что-то подсказывало ему имя этого человека.