Принц приливов - Пэт Конрой

И только мой брат Люк оказался последовательным в своем несогласии с замыслами правительства. Продав свою лодку креветочнику из Сент-Огастина, он начал готовиться к операции, с помощью которой рассчитывал замедлить ход строительства. Поначалу Люк планировал нечто вроде арьергардного боя, просто чтобы попортить нервы компании «Мьюшоу» и ее рабочим. Первые удачи впечатлили его. Люк начал мечтать о превращении одиночных вылазок в настоящую войну. Его сражения с «Коллетонским речным проектом» становились все более смелыми, а их успех возрастал пропорционально его дерзости. Свою формулу победы он выводил из наивной и опасной переоценки собственных сил.

Начальник службы охраны сделал пугающее открытие: за первый месяц строительных работ с главной площадки (она находилась в западной части округа) было похищено четыре тонны динамита. Чувствовалось, что динамит разворовывается планомерно и давно. Вскоре на временной автостоянке, где рабочие оставляли свои машины, кто-то располосовал шины шестидесяти автомобилям. Потом за ночь сгорело десять бульдозеров. Был взорван трейлер главного инженера. Четыре служебные собаки, охранявшие стройку, были убиты.

Стало ясно: в лесах кто-то скрывается и этот кто-то вооружен и опасен. Несмотря на дежурные заверения о скорой поимке злоумышленника, рабочие, направляясь на стройку, с опаской пересекали границы округа.

Как раз в это время отец возвращался в родные края, держа курс на одну из неприметных бухточек Южной Каролины. Однажды в Ки-Уэст к нему подошел богато одетый джентльмен, на руке которого красовались часы «Эккатрон», а на мизинце — перстень с бриллиантом. Незнакомец предложил отцу прилично подзаработать. Отец согласился и уже через три дня плыл на Ямайку, где в одном из дорогих баров города Монтего-Бэй встретился с партнером того джентльмена. От внимания отца не ускользнуло, что у партнера на левом мизинце также надет перстень с крупным бриллиантом. Всю свою жизнь Генри Винго мечтал о встрече с такими ребятами — богатыми и не отличающимися хорошим вкусом (иначе бы их не потянуло на женские украшения). Правда, отец не особо разбирался в драгоценностях. Его впечатлило, что бриллиант на перстне величиной с фасолину. Фамилии в таких кругах спрашивать не принято, да отца это и не интересовало. Ему было вполне достаточно манер, внушавших уважение.

— Класс, — потом рассказывал мне отец. — Высокий класс.

Два ямайца погрузили в его лодку полторы тысячи фунтов первосортной марихуаны, о чем отец знал, и добавили еще четырнадцать килограммов чистого героина, о которых умолчали. Один из этих парней работал уборщиком в каком-то курортном отеле и при случае приторговывал марихуаной. Второй — его звали Виктор Параморе — был осведомителем Федерального казначейства США[204]. Он же потом выступал первым свидетелем на суде в Чарлстоне… Пока отец, завершая плавание, приближался к упомянутой бухточке между островами Кайава и Сибрук, его там ждали не только заказчики, но и изрядное число агентов службы по борьбе с наркотиками. Это была последняя попытка Генри Винго обогатиться за счет операций с высокой степенью риска.

На суде отец не стал защищаться и отказался от услуг адвоката. Он заявил, что участвовал в преступном сговоре, чему нет и не может быть никаких оправданий. По словам отца, он заслуживал наказания по всей строгости закона, поскольку опозорил не только себя, но и свою семью. Чистосердечное признание, однако, не смягчило сердца судей. Отца приговорили к десяти годам заключения и штрафу в десять тысяч долларов.

Эти деньги мать заплатила, взяв их с отцовской доли от продажи острова. Так за какой-то год мои отец и старший брат преступили закон. Но к тому времени, когда отца посадили в тюрьму Атланты, у меня почти не было надежды увидеть Люка живым.

«Думай масштабнее. Думай масштабнее», — постоянно твердил себе Люк, бродя ночами по вымершему округу. Он был последним оставшимся здесь коллетонцем и пообещал себе, что властям придется потратить еще немало денег, прежде чем они сумеют его поймать.

Первые месяцы мятежной жизни брату сильно помогало одно обстоятельство: у правительства не было полной уверенности, что таинственным саботажником является именно Люк Винго. В числе подозреваемых он значился первым, но пока его никто не опознал. Подобно партизанам Вьетконга, о которых брат всегда вспоминал с нескрываемым восхищением, он действовал в темное время суток, наводя ужас на скромно оплачиваемых охранников. Но даже ночью Люк избегал встреч с патрульными катерами и полицейскими машинами. За несколько недель этих странствий по знакомым с детства местам брат поддался головокружительному и губительному чувству. Он стал считать, что наделен особой миссией. Он слышал голоса, а среди ветвей замечал лица своих близких. В этих галлюцинациях (Люк предпочитал называть их видениями) ему бурно рукоплескали, произносили речи о значимости его миссии, о его священном дозоре в зоне боевых действий, о его службе в освободительной армии, состоящей из одного человека. Он начал разговаривать сам с собой, и это тревожило.

В первые недели войны с государством Люк буквально упивался своим «правом первородства». Непревзойденное знание местности и всех тайн, что хранили низины, давало ему ощущение безопасности. Чужаки пытались преследовать уроженца этих краев, которому реки поведали столько, сколько может вместить человеческая жизнь. Люк постоянно обходил свои владения, помня о данной им клятве. Передвигаясь пешком или на небольшой парусной лодке, он внимательно следил за перемещением грузов и людей по воде и суше. Люк знал, сколько грузовиков пересекает мосты и сколько товарных вагонов прибывает с севера по двум железнодорожным веткам. Он устроил себе две надежные конспиративные квартиры: одну в Саванне, другую — в Брансуике. После каждого налета Люк покидал Коллетон недели на три, пока те, кто за ним охотился, не уставали от бесплодных поисков. По всем прибрежным островам, в высохших колодцах и под фундаментами разрушенных домов, брат оборудовал тайники с оружием, едой и прочими необходимыми вещами.

Первые его налеты были просто актами вандализма, хотя и очень высокого уровня. Люк с детства многое умел, многому научился в лагере морского спецназа и в джунглях Вьетнама. Все это пригодилось ему теперь, когда он сражался в одиночку. Он применял прежний опыт и набирался нового. Люк анализировал ошибки и свои пока еще скромные победы, собирал данные для последующих операций, шлифовал навыки. В результате очередной налет поражал уже не столько дерзостью, сколько возросшим профессионализмом. Изоляция от мира, замкнутость и жгучая необходимость быть сосредоточенным сделали его предельно осторожным и очень опасным противником. В густых лесах, близ больших болот, брат с луком и стрелами охотился на белохвостых оленей, удивляясь своей способности часами выжидать добычу, притаившись на дереве неподалеку от соляной проталины. Он чувствовал магию природы и животного мира, и его сердце наполнялось благодарностью к растениям, оленям и островам. Люк начал понимать, какие удивительные чувства испытывали здесь люди тысячу лет назад, он словно сам перенесся в то время, став одним из племени йемасси. Люк был благодарен особям, питавшим его своим мясом; теперь он знал, почему древние поклонялись оленям, считая их богами, и почему в молитвенном экстазе изображали их на стенах пещер. Никогда еще он не жил столь простой и полнокровной жизнью; никогда не делал только то, что действительно необходимо, а не продиктовано правилами, придуманными в обществе. У него не прекращались яркие динамичные видения. Теперь Люк отдыхал преимущественно днем. Он спал, а в небе кружили поисковые самолеты и вертолеты, высматривавшие его. Ему снились невероятные, фантастические сны. Пробуждаясь под звездным небом, он радовался, что картинки не тускнеют, а превращаются во фрески, нарисованные на небе. Люку нравилось жечь собственность захватчиков, он делал это со страстностью революционера. В его голове постоянно рождались новые идеи; им было там тесно, и они выплескивались наружу.