М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории) - Михаил Иванов

разбалансируются – тем сильнее, чем активнее развивается осознание. Пропускная способность восприятия и массивы осознаваемой информации у живых созданий двух крайних – первого и последнего – уровней Мироздания просто несопоставимы, и вот, одни в принципе не способны понять, другие не желают нисходить к примитиву и максимально ограничивать восприятие – практически слепнуть и глохнуть… К слову сказать, в сосуществовании ангелов и эволюционирующих форм жизни плотного мира, как в противостоянии старого и нового, заложен принципиальный конфликт, который способен разрешить разве что сам Создатель. Что родится из этого конфликта… – Сын Неба, задержавшись на мгновение на верхушке небольшого валуна, развёл руками.

– Что же получается… – Максуд промакнул рукавом лицо: пот уже начал заливать глаза, – если Изначальный пожертвовал своим осознанием, которое, по сути, разлетелось в пыль, то… Отец не существует? А жизнь – это всего лишь пир на его останках? А мы – те, чьё тело принадлежит Горе, а прах обещан Океану, – кто тогда мы? Трупоеды, пожирающие собственного родителя? Немудрено, что никто не хочет помнить! Никто не хочет по-настоящему верить…

– Изначальный, конечно, завершил своё бытие в качестве самодостаточного осознания, замкнутого на самом себе, – терпеливо пояснил Сын Неба, – и всё же Он не исчез. Он продолжает существование – в тебе, – Сын Неба кивнул Максуду, – во мне, в этой горе, в океане… Во всех нас. Всё, чем был Изначальный, – всё здесь, и всё связано общей и, более того, живой структурой – в этом смысле Он жив. Он – Создатель. Он сотворил этот мир с определённой целью и не оставляет замысла своего поныне – разве неживое способно творить? Отец, несомненно, существует. И в то же время… Если сформулировать в виде парадокса: Изначальный – это мы, но мы – это уже не Он. Примерно так. Хотя и твой взгляд, Максуд, отчасти верен – но это взгляд навозного червя, разочарованного, спящего духом. Не твоя в том вина, конечно… Кем бы ты ни был до – твой дух пробуждается, и ты уже достаточно знаешь, чтобы, проснувшись окончательно, определить собственный путь. Подняться над собой нынешним, осознать… Если целеустремлённость безупречна, то даже мир не устоит перед твоим намерением его изменить… Уф-ф… – Сын Неба тоже утёрся. – Такой вот менетекел.

– Почему ты не говорил этого раньше? – с валуна соскочил Бинеш, до невозможности похожий в этот момент на загнавшего дичь охотничьего пса. – Об Изначальном, я имею в виду?

– Всему своё время.

Сын Неба устало замолчал.

Бинеш вздохнул и наморщил лоб – погрузился в свои мысли и, кажется, не замечал теперь ничего, каким-то чудом, однако, не запинаясь о камни. Максуду тоже не хотелось продолжения расспросов – хотелось тишины, хотелось, чтобы всё внутри улеглось: новая правда, недоумение, негодование, тоска, надежда… «Определить путь»… Со всей своей ясностью и прямотой, Фанис, случалось, всячески избегал прямых и однозначных объяснений.

***

Настал день, когда странники достигли дымного покрова Шамудры – «Аваран», как называли его престарелые горцы. Неожиданно плотный (проведи рукой – почувствуешь его текущим между пальцами!), он никак не хотел пролезать в лёгкие, и ощущение было такое, будто пытаешься вдохнуть грубую колкую вату. Наполненный едкими частицами воздух ёрзал по глотке туда и обратно, вызывая кашель и неудержимое желание проблеваться.

Может, от абсолютной безвидности и невозможности нормально дышать появилось неприятное чувство буквально физического прикосновения цепкого, пристального взгляда – мурашками по загривку, словно кто-то провёл вдоль хребта холодным, влажным пальцем. Взгляд нервировал, заставлял озираться, выискивая его в мутной колеблющейся толще, и невозможно было думать ни о чём другом. Пожалуй, это могло стать выходом – не думать вообще, стерев для мира своё «я» и оставшись пустой оболочкой, миражом… но пристальный взгляд невидимых глаз не отпускал, заставляя цепенеть всё внутри, лишая способности мыслить здраво. Омертвение рассудка нарастало вместе с волнами покалывающего кожу тумана, неотвратимо двигаясь к стадии полного паралича воли, а сопутствующим курсом зрело паническое желание метнуться резко в сторону – и если не скрыться, то хотя бы столкнуться уже нос к носу с издевающейся тварью и вытрясти из неё душу…

Кого из них это чувство настигло первым? Не суть важно – постепенно оно завладело всеми. И только Фанис всё так же целеустремлённо продолжал скакать по камням, взмахивая рукавами-крыльями, как большая серая птица, и страх – ещё больший, чем рождённый туманом, – страх потерять свой единственный светоч вынуждал дадашей спешить, стараясь не упустить из виду маячивший перед ними крылатый силуэт и не поддаваясь на уловки морока.

***

Выбрались из Аваран неожиданно, буквально проткнув его поверхность головами, словно ветхое вонючее одеяло. Отдышались, стряхивая с себя бурые, никак не желавшие отлипать клочья тумана. Осмотрелись. По всем прикидкам, до ночи было ещё далеко, однако небо зияло непривычным сине-фиолетовым, почти чёрным, провалом, во всю ширь которого рассыпались колючие песчинки света. И круг – идеальный, оттенка потускневшего красного золота, немигающим оком висел посередине небесной пропасти, прямо над Горой, над самой её вершиной, освещая и Гору, и бескрайнюю трясинуАваран.

– Странно, – проговорил Дилшэд своим неизменным печально-задумчивым тоном, глядя на сверкающие точки, – я знаю, что такое звёзды, хотя не могу вспомнить, когда видел их.Они подобны разбросанным в тёмных водах Вселенной островам… Кстати, вам не приходило на ум, что в Океане, наполняющем Шамудру, вероятно, существуетмножество островов, таких же, как наша Гора?

Он помолчал и обернулся к Сыну Неба.

– Это так, Фанис?

– Почему бы нет? – ответил тот, задрав голову и вместе со всеми разглядывая мерцавшие в чернильной синеве искры. – Скорее всего, так оно и есть.

– Я слышал поверье, что звёзды – это души вознёсшихся на Небеса святых и героев, – снова произнёс Дилшэд, и Спингуль тут же уставилась на него отразившими мерцание звёзд глазищами. – Звёзды – пример и повод для размышления нам, живым,грешным, о том, какую память мы оставим о себе.

– Да только всё впустую, – проворчал Рост. – Там, внизу, их всё равно никто не видит из-за чёртова тумана.

Спингуль, поджав губы, зыркнула недовольно – будто колючей веткой хлестанула. Но толстокожий Рост не заметил уколов, продолжил:

– Я, к примеру, вот что думаю: пялься ты на звёзды или нет – ни героем, ни святым это стать не поможет.

– В Юдоли тоже, наверное, не видно звёзд… – вздохнул Дилшэд.

– Какая разница? – Рост фыркнул. – Жариться просто так или глядя на звёзды?

Дадаши улыбнулись, и даже Бинеш, вечно серьёзный, погружённый в обдумывание своего фундаментального труда, не удержался, хохотнул.

– Строго говоря, не факт, что она вообще существует, Юдоль, – пожал он плечами затем. – Не удивлюсь,