Кадуцей - Давид-Анастас Максимов

попытался отпрянуть, но было уже слишком поздно, мне ввели какое-то вещество.

— Что ты, черт побери, мне ввел?! — произнес я, крича.

— Спокойно, это всего лишь психотропное вещество, даже не яд, — прозвучал довольный голос, и похититель вышел ко мне так, чтобы я его видел, а после присел на корточки.

— Зачем я тебе?

— Все просто, ты — ошибка этого мира, которая ввергает в хаос всех, кто тебя окружает. Ты ужасен и убог, а еще у меня на тебя заказ, к тому же ты убил минимум двух человек, а значит ценность твоей жизни куда выше, чем тебе должно хотеться.

— Что ты несешь?

— Эх, а ведь мне говорили, что ты умен, видимо, они ошиблись, — он достал из-за спины нож и резко воткнул мне в плечо. Я закричал, боль пульсировала и волнами разносилась по всему телу. Голова начала трещать, а во рту пересохло. От боли у меня начали наворачиваться слезы и я рефлекторно закусил губу. Потом он вынул нож и кровь хлынула из моего тела, но наркотик, что он ввел мне, начал действовать и боль почти сошла на нет.

— От этого ты не умрешь, но потеряешь достаточно много крови, поэтому советую не напрягаться, а то вдруг расчеты не верны, — он окунул руки в мою кровь и нанес на стену напротив меня семиконечную звезду.

— Ублюдок, так ты из этих! Ты Змея?

— Поразительно, что ты до сих пор можешь составить имеющие смысл предложения, видимо, шизофрения усиливает сопротивление к психотропным веществам. Да, я Змея, четвертая в рейтинге адептов «Звезды», и пока ты еще в сознании, давай я тебе кое-что расскажу. Система рейтинга работает так: изначально у каждого из членов секты ценность жизни равна единице, но чем больше жизней ты заберешь, тем выше становится твоя. Однако если ты просто приносишь страдания в жизни других людей, то тоже повышаешь рейтинг, однако куда меньше. За тобой много кто охотится, ведь ты забрал жизнь Апаты, которая претендовала на становление адептом, и Анастаса, который был пятым и который забрал жизнь Артема, шестого. По итогу ты, будучи никем почти забрал мой титул, но если я убью тебя медленно и мучительно, то смогу стать третьей и подберусь к загадочной двойке лидеров, про которых ничего не известно. Все равно остальные привилегии меня мало интересуют, чего не скажешь про Китобоя.

Конец речи девушки стал уже менее различимым, мозг постепенно начинал терять контроль над телом. Веки становились тяжелыми и глаза стали закрываться. Змея взяла меня за волосы и заставила смотреть на нее.

— Вижу, что ты начинаешь отключаться, кажется, что ты даже выживешь, но вероятность этого где-то пятьдесят процентов. Мне было наказано снизить эту вероятность до тридцати, а потому…

Она ударила меня со всей силы в грудь, а после в челюсть. Рот наполнился кровью и теперь на моей голове не осталось почти ни единого места, не окрашенного в красный.

— Прощай, седьмой.

Мозг окончательно потерял контроль над телом и я, вместе со стулом, упал. «Кажется, что я умру, так и не дожив до весны», — подумал я.

Кома

Я открыл глаза. На стене старого дачного домика висел ковер, в который я так любил вглядываться, и осознав, что я уснул на диване, тщательно разглядывая все ворсинки этого удивительного произведения советского швейного искусства, медленно поднялся и слез с кровати. Под ногами я почувствовал деревянный пол и, шагая по скрипучим половицам, направился к двери, ведущей прочь из комнаты. Оглядываясь вокруг, я обретал какое-то неуловимое спокойствие. Дом казался таким огромным, хотя на самом деле был самым обычным и даже маленьким. Толкнув дверь, я оказался в холодном коридоре и услышал крики с веранды. Мое сердце забилось чаще, а на глазах навернулись слезы и тут… Щелчок. Выключился свет.

Я открыл глаза. Глядя в зеркало, я одевался, а после приблизившись к зеркалу, стал рассматривать свое лицо, на котором только недавно стала проступать щетина, прыщи стали постепенно сходить на нет, а майское солнце одарило меня приятным загаром. Я принялся проверять все ли я взял: паспорт на месте, две черные гелевые ручки, механические часы — все было на месте, к счастью, спокойствие также было со мной, в конце концов ОГЭ достаточно простой экзамен, который к тому же для меня ничего не значит, ведь я собираюсь поступать в одиннадцатый класс. Вся семья меня провожает, все желают мне удачи, но мой взгляд прикован только к матери, какое-то тревожное чувство она вызвала у меня, впрочем, не стоит сейчас забивать этим себе голову. Я открываю дверь и делаю шаг на лестничную клетку. Щелчок.

Я открыл глаза. Руки дрожат, я зажимаю рану в животе отца. Окровавленный нож лежит неподалеку, я ничего не понимаю, из моих глаз льются слезы. Я пытаюсь кричать, открываю рот, но не могу издать ни звука. «Скорая будет с минуты на минуты, держись папа, пожалуйста!» — молю я его в мыслях. Щелчок.

Я открыл глаза. Уже несколько ночей я провожу в больнице, рядом с отцом. Его состояние стабильно улучшается, но я до сих пор не могу понять, почему мать это сделала. Заявление в полицию я написал только благодаря Насте, она же не позволяла остаться мне одному и даже сейчас спала на моем плече. Это успокаивало. Щелчок.

Я открыл глаза. Все в цветных огнях — выпускная дискотека, на которую я, между прочим, не собирался идти, но меня все-таки принудили — Настя настояла. Мы отошли в дальний угол и, поддавшись той раскрепощающей атмосфере, поцеловались. Щелчок.

Я открыл глаза. Холодный весенний рассвет. Сигарета в руках. Настя в старом свитере. «Нет, это не так, это все не то, это все прошло. Как бы я не хотел остаться в этом воспоминании подольше, как бы я не желал вновь вернуть ее, как бы не желал снова стать беспечным подростком, я не могу. Мне нужно идти дальше», — подумал я.

— Тебе действительно пора очнуться, но часть твоей души я заберу себе, мне здесь так одиноко, — прошептала она и поцеловала меня. Я почувствовал неописуемую боль, словно меня разорвало пополам. Начало болеть плечо, шея, руки, в общем все тело. Щелчок.

Я открыл глаза. Меня слепил яркий белый больничный свет. Дышать было тяжело, ощущение своего тела было полностью потерянно, говорить я тоже не мог, по крайней мере мне так показалось.

— Он очнулся, очнулся! — послышались крики, отдававшиеся ударами молота в моей голове. Как бы я хотел вернуться в тот