Кадуцей - Давид-Анастас Максимов

скажу при этом, что считаю себя человеком начитанным, безусловно, книги — неотъемлемая часть моего досуга и в них я нахожу множество интересных идей, но человек начитанный это что-то более высокое и далекое.

Наблюдая свой ход мыслей в последнее время, я практически пришел к мысли, что у меня очень низкая самооценка, ведь множество людей мне говорили, что я умен, нашлось даже несколько смельчаков, которые называли меня гением. Но что, в сущности, значит гений? Это ведь не более, чем эфемерное понятие, придуманное человеком, просто чтобы оправдать свою лень. Нет никакого таланта и никакой гениальности, есть лишь бесконечный труд и упорство, и именно они превращают человека в, так называемого, гения. Но где же эта черта, переступая которую можно поставить себя в один ряд с Эйнштейном, Пушкиным, Перельманом? Написал ли я произведение, которое будет помнить хотя бы часть человечества вот уже несколько веков, или создал ли я теорию, на которой будет основываться огромная часть физики, или может я хотя бы решил одну из задач тысячелетия? Нет, и вряд ли когда-нибудь смогу. Хотя люди, наверное, думают иначе. Даже еще будучи в школе, я слышал, что, мол, стану известным ученым, писателем или спортсменом, но посмотрите на меня сейчас. Кем я стал?! Да, в сущности, никем.

Всю дорогу до бара мы шли молча, и лишь у самого входа я нарушил эту депрессивную тишину.

— Амикус, у тебя сигареты есть?

— Есть, — он начал доставать из кармана куртки пачку. — Но ты же вроде бросил?

— Ага, а еще я недавно умер, давай сюда.

Я выхватил у него протянутую пачку и достал одну сигарету. Зажигалка, щелчок, огонь и приятное наслаждение разлилось по всему моему телу. «Господи, до чего же уморительно, а ведь ты серьезно думал, что сможешь бросить», — пронеслось у меня в мыслях, но я не смог ответить ничего стоящего и лишь закусил губу.

Дым начал медленно подниматься вверх, и я наконец принял тот факт, что в последнее время стал намного более задумчивым и депрессивным, кажется, что для меня нахождение на гране смерти — не лучшая практика. Так или иначе, докурив, мы все-таки зашли в бар. Приятный теплый свет сразу же ослепил меня.

— Сильно контрастирует с той серостью на улице, — произнес я себе под нос.

Слева от входа располагалась небольшая сцена, которая сейчас, правда пустовала, но это неудивительно, мы пришли почти к открытию, а группа начинает играть только спустя полчаса. Справа же стояли столы и диванчики, как в американских фильмах восьмидесятых, в ясную погоду за ними было очень приятно сидеть — пьешь, слушаешь музыку, наблюдаешь в панорамное окно за прохожими, чем не сказка? Но наш путь лежал прямо, к барной стойке, где нас с уставшим видом и несколько надеющимися глазами ждал бармен. Мы подошли и заказали выпить: я — виски, Амикус — пиво. На улице начался ливень и теперь, кажется, мы здесь на часа четыре минимум.

В баре постепенно становилось более людно, кто-то заходил сюда целенаправленно, а кто-то просто пытался скрыться от дождя. Мы с Амикусом сидели молча, каждый в своих мыслях, не скажу, что мне это не нравилось, просто я знаю, чем грозит чрезмерное погружение в мысли. Зачастую от раздумий приходит только тоска или грусть. Вот и сейчас меня одолевали все новые мысли.

Я посмотрел по сторонам и уже находился в пустом баре. Повернул голову и увидел Сабрину, стоящую за барной стойкой. Ее лицо было изуродовано гримасой боли и скорби. Когда мы сошлись взглядами, свет начал мигать, а Сабрина громко закричала. Так громко, что у меня полилась кровь из ушей, и вдруг… Тишина. Кажется, я оглох. Из глаз девушки начали течь кровавые слезы, горло начало расходиться надвое, из него стала выползать змея. Я сидел, сжав бокал виски, и не мог пошевелиться. Гнетущая тишина сильно давила на мое и так расшатанное сознание, я почувствовал, как начали наворачиваться слезы. Я произнес:

— Прости…

Хоть я и не слышал, но знал, что сказал это. Пускай и шепотом, но сказал. Вдруг я где-то отдаленно начал слышать блюз. Приятное звучание становилось все ближе, я закрыл глаза.

Открыв же их, предо мной предстал бокал с виски, по которому расходились круги от упавшей слезы. Я влил в себя спирт и посмотрел на Амикуса, который, к счастью, не заметил моего странного поведения. Приступ закончился, но все-таки пришлось попросить у бармена еще выпивки.

Группа уже вышла на сцену и помещение заполнилось приятными уху звуками. Сердце постепенно начинало стучать в привычном ритме. Я развернулся к сцене и стал наблюдать. Группа состояла из четырех человек: бас-гитарист, пианист, саксофонист и вокалистка. Инструменталисты играли где-то на среднем уровне, что для бара было более чем достаточно, а вот вокалистка, ее голос был божественен. Она была также и хороша собой. Черное платье подчеркивало ее великолепные пропорции, а лицо, казалось, было взято у какой-то модели. Она полностью завладела вниманием всех присутствующих, всех кроме Амикуса. Старый детектив лишь ухмыльнулся, посмотрев на мои горящие глаза.

Незнакомка улыбалась, и мне показалось, что она несколько раз подмигнула мне. Я не воспринял это всерьез и вскоре, вырвавшись из оцепенения, повернулся к Амикусу. Слово за слово мы разговорились и время пролетело незаметно. Дождь уже стих и людей стало намного меньше, но девушка продолжала петь.

— Как я рад, что хотя бы один мой день пройдет без приключений, — произнес я, улыбнувшись, но тут меня дернул бармен и передал записку.

«Зайди за кулисы, как я закончу петь. Ты мне понравился, хочу узнать тебя поближе.»

И подпись: «Твоя вокалистка:)»

Я удивился, но, говоря честно, обрадовался. Амикус же, который тоже прочитал записку, закатил глаза и, дружески похлопав меня по плечу, пожаловался, что теперь ждать меня еще. Мы посмеялись.

Через еще приблизительно полчаса выступление все-таки закончилось и я, последовав указаниям, пошел за кулисы. Девушка осталась одна, она поправляла макияж и, увидев меня, улыбнулась.

— Рада, что ты все-таки зашел.

— Просто не смог отказать, — произнес я, также улыбнувшись. — Позволишь узнать твое имя?

— Позже, — произнесла она и, поднявшись, поцеловала меня.

Я прижал ее к стене, и страсть овладела нами. Кажется, что ей, как и мне, хотелось сегодня забыться. Мы целовались, словно забыв про дыхание. Мои руки скользнули по ее бедрам, она обхватила мою шею и стала ее покусывать, это вскружило мне голову.

Меня не глодала совесть и не заботили последствия. Сегодня в моей груди отсутствует сердце, хотя потом я, конечно, буду сожалеть.

Спустя