Не первая Вера - Ольга Сурина-Чистякова

Алькальд ничего не ответил.

«Окончательной выработки»?! «Экземпляр»?! Я была вне себя от гнева. Хотелось броситься на него и срубить с плеч его мерзкую голову, как у ядовитой змеи, но я только сильнее вцепилась в стул и не проронила ни звука. Вместо этого всё своё внимание я направила на его руки. На левом запястье, как в вечер нашей встречи, поблескивал на кожаном ремешке небольшой отполированный кусочек гранита в форме шестиугольника (поэтому я первоначально приняла «ключ» за часы). Ни знаков, ни отверстий, ни рисок – только гладкий плоский камень. Отмычка к моему миру. Так близка от меня и так недостижима.

Марат раскланялся и многозначительно добавил:

– Наслаждайтесь Вашим пребыванием в гостях, надеюсь на нашу скорейшую встречу!

Я восприняла это как угрозу и недовольно нахмурилась, но тут же поймала на себе оценивающий взгляд Алькальда.

– Может, мы продолжим? – вложила я в свои слова столько мёда, насколько была способна. Он кивнул. Снова алая энергия заструилась сквозь меня, полилась потоками, водоворотами вовне. Когда я открыла глаза, почувствовала себя очень уставшей, в ушах шумело, голова кружилась.

Алькальд заботливо проводил меня на террасу и закурил. Я съёжилась от свежести утра и, шатаясь, одна поплелась в сторону ворот. Несмотря на жуткую усталость, я была довольна: гранит до сих пор на руке Марата, мы, по его заверениям, ещё встретимся, значит, есть путь домой.

Глава 18

Как мы договорились с Маргаритой, следующие четыре недели я вела себя как образцово-показательный «донор». Моё «утро» начиналось в два часа дня, когда я отправлялась в столовую, где Алла Семёновна услужливо хлопотала и пыталась угодить. Все мои гастрономические пристрастия выполнялись, будь то блины со сметаной, домашний борщ или шоколадное мороженое. Затем я отправлялась обратно к домику, где моя «помощница», не служанка, Лена – скромная и немногословная, уже готовила для меня новое интересное занятие.

Иногда было даже интересно, что окажется на следующий день. Кроме рисования и прослушивания классической музыки, моими «обязанностями» были: читать стихи местных поэтов, которые мне не очень понравились: в основном о благодарности, собачьей верности и повиновении Алькальду; танцевать под музыку, напоминающую чем-то нашу попсу; качаться на качели, нюхать цветы, кормить рыбок, загорать. Некоторые «задания» приводили меня в недоумение, например, мне нужно было петь целый час, вышивать или складывать оригами, чего я не умею. Некоторые приводили в восторг. В один из дней мне принесли совершенно очаровательного щенка лабрадора и дали задание с ним поиграть и потискать! В другой – меня ждала настоящая арфа, на которой мне полагалось тренькать, сколько влезет. Некоторые задания отличались серьезным настроем – нужно было медитировать, заниматься йогой, другие больше походили на шалости – примерка бутафорских драгоценностей, скаканье на батуте или наблюдение за облаками.

Все остальные жительницы лагеря во время моих развлечений усердно работали. Наверное, им неприятно было бы видеть, как я занимаюсь всякой ерундой, пока они трудятся в поте лица. Поэтому домик «донора» был отделен от остального лагеря небольшой рощей. Женщин, которых я видела в фургоне, в лагере было не выделить из массы однообразно одетых людей. Проходя мимо, я старалась вглядываться в их лица, но все, как одна, отворачивались и отводили глаза. Думаю, смотреть и общаться со мной, им было запрещено.

Закончив свои нехитрые «обязанности», я вновь отправлялась в столовую. Там уже ждал ужин, очень обильный, разнообразный, иногда однотонный. Было занятно есть только зеленую еду или оранжевую, пробовать продукты с голубым или синим ингредиентом. Алла Семёновна неизменно жаловалась на мой скромный аппетит, что было вежливым притворством. По нашей первоначальной договоренности, все продукты с моего стола оставались ей.

В последнюю очередь меня ждала Тамара. В её флигеле играл мягкий рок или романтические кантри-баллады. Мягкий свет, шелест разнообразной ткани, блеск фальшивых драгоценностей и смешавшийся запах нескольких десятков духов создавал ощущение, что я попала в заготовительный цех феи-крестной, которая выпускает, как с конвейера, по несколько десятков «золушек» в час. Дополняла это ощущение непрерывная суета и щебетание вокруг меня неутомимого стилиста. Она приносила один за другим наряды, примеряла парики, клеила ресницы и заливала меня лаком так, что в конце преображения я часто не могла узнать себя в зеркало. Цвет наряда больше не обсуждался. Я приняла как данность, что носить придется то, что «заказано». Мандариново-оранжевое платье сменяло ярко-салатовое, небесно-голубое сменяло пурпурное. Наряды и образы я воспринимала как маскарадные и втайне надеялась когда-нибудь снова оказаться в своей родной футболке и стареньких удобных джинсах.

Белых и черных цветов в одежде не было. Поэтому, когда я увидела в углу гардероба белое свадебное платье, очень удивилась.

– Это по какому-то особенному случаю? – не подозревая подвоха, беззаботно спросила я Тамару, которая завивала очередной мой локон.

– У вас бывают свадьбы?

Она внезапно скривилась, как от зубной боли, я поняла, что в этот момент она получила незначительный, но очень неприятный разряд тока от своего шейного ободка. Я прикусила язык. Она отдышалась и максимально нейтрально ответила, что «использование белого платья возможно лишь в исключительных случаях».

– В нашем нелегком деле мы должны быть готовы ко всему, – она натянуто улыбнулась и принялась за следующую прядь волос.

Когда мой образ был завершен, за мной приходила Нина и провожала меня за ворота, где ждала машина. Мы шли молча. Я ничего не спрашивала. Она ничего не рассказывала, но наши встречи, когда она вечерами провожала меня, а утром встречала у проходной, казалось, немного нас сблизили.

Затем начиналась моя работа «донором». В военной части могли отдавать свою энергию приготовленные Тамарой и Ниной для солдат «особи», тогда стоял шум, и бренчала противная музыка, но в казармах могло быть и тихо, тогда становилось понятно, что уже отбой.

Алькальд не спал никогда. Он ожидал на террасе, курил и жестом приглашал меня внутрь. Там он оценивал труд Тамары и приглашал меня присесть. Я погружалась в транс или медитативное состояние; переставала чувствовать время и пространство, только нарастающую слабость, усталость и подавленность. Энергия струилась снизу вверх внутри моего тела и уходила куда-то вовне. Мне иногда казалось, что я вижу зеленое, оранжевое или голубое свечение вокруг себя. Потом оно иссякало, я открывала глаза.

Через несколько дней плодотворного «партнерства» я решилась спросить:

– Почему энергия разного цвета?

– Неужели никогда не интересовались чакрами? – Алькальд вопросительно приподнял брови.

Я мотнула головой. В моём мире вопрос религии оставался для меня далеким и не таким важным. Пасха и рождество – это были единственные праздники, где для меня мелькал духовный смысл, но и тот терялся за рекламными компаниями производителей, пытающихся на этих праздниках заработать.

Алькальд важно закинул ногу на ногу и тоном университетского лектора проговорил:

– Сама жизнь человека есть процесс непрерывного