Сталинградский гусь - Валерий Дмитриевич Поволяев

гражданского народа из Советского Союза – людей, никогда войны на близком расстоянии не видевших: сюда понаехали учителя, агрономы, медики, горняки, строители – этих ребят было больше всего, – биологи, мостовики, шоссейники, – представители более семидесяти профессий… Всем им, кстати, выдали боевое оружие – пистолеты Макарова.

Военные считали эти пистолеты несерьезными стволами, называли их «грузилами»; если уж и иметь пистолет, то убойный фронтовой ТТ, доживший до нынешнего времени с поры Великой Отечественной войны, а еще лучше – получить в свое распоряжение автомат Калашникова. Это уже не пистолетик, из которого хорошо сшибать мух, а серьезный ствол.

Те, кто носит погоны, автомат Калашникова уважительно величают «металлом» и снимают перед ним полевые панамы. Хорошее оружие. И стрелять будет в любой ситуации, не закапризничает, – извлеченный из грязи, вытащенный из воды, забитый пылью, песком, поржавевший, продырявленный, – лишь бы был цел ствол… Автомат этот еще никого не подводил.

Но гражданским решили давать «макаровы», и только их, поскольку этих людей командировали в Афганистан не для того, чтобы воевать (этим пусть занимается армия), пистолеты выдавали лишь затем, чтобы в пиковой ситуации человек мог застрелиться.

Угодить в плен в Афганистане – штука мучительная, страшная; душманы по части того, как поинтереснее, позверинее замучить человека, были большими специалистами. Пресловутые эсэсовцы с их методами пыток были обычными детишками, несмышленышами в сравнении с душманами.

Имел при себе оружие на случай «застрелиться» и очень хороший человек с простой русской фамилией Михайлов. Был он геологом, обследовал горы вокруг Кабула и обнаружил большие запасы воды – хорошей питьевой воды, которой в Афганистане не хватало во все века. Бывали времена, когда за кувшин воды давали полкувшина золота: люди умирали с хриплыми криками, сгорали от жары и иссушения, мучились, превращаясь в обычные костяные скелеты.

Запасы были подсчитаны, оконтурены, осталось только пробурить промышленные скважины и закачать добытое в кабульский городской водопровод. Но для этого война в Афганистане должна была сойти на нет.

Был талантливый геолог Михайлов человеком опытным, прожил толковую жизнь – прошел войну, встав в солдатские ряды в сорок первом году, бил фашистов с умом и точным расчетом, домой вернулся с несколькими боевыми орденами, поступил на геологический факультет университета и уже на третьем курсе отправился в Сибирь, в экспедицию.

На геологической ниве Михайлов сделал карьеру не меньшую, чем на ниве солдатской: и количество орденов удвоил, а по лестнице, которую принято называть служебной, поднялся до кресла заместителя министра геологии СССР.

Выполнив свою миссию в Афганистане и передав изыскательские папки лично Бабраку Кармалю, получив за свою работу орден, Михайлов собирался отбыть домой. И дел в Москве было много, и усталость начала одолевать, и по двум своим внукам соскучился буквально до стона, видел их во сне и просыпался с влажными тоскующими глазами…

В Кабуле за Михайловым была закреплена служебная машина – старая «Волга» с шофером, немного знавшим русский язык… Шофер всегда преданно посматривал на своего шефа, готовил еду, в поездках кипятил чай и разогревал консервы, принимал участие в разговорах и был готов ради своего начальника забраться на самый высокий хребет Гиндукуша… Иногда, свернувшись калачиком, спал у его двери – караулил.

Ничто не предвещало беды, никто даже не предполагал, что верный Гулябша может предать любимого шефа, хотя шеф не считал его ни слугой, ни охранником, ни личным разогревщиком чая или подчиненным, которым обязательно надо помыкать, – считал просто товарищем по работе. Фронтовик Михайлов своим высоким положением не пользовался – считал это неприличным.

За несколько дней до отъезда домой Михайлов неожиданно не вышел на службу – кабинет его в Министерстве природных ресурсов оказался запертым.

Что-то случилось? Заболел? Отравился некачественным мясом, купленным на Грязном базаре? Начали допекать фронтовые раны? К нему домой послали гонца. На двери михайловской квартиры болтался тяжелый замок, обычно такой замок появлялся, когда хозяин отбывал на длительное время в поле…

Но вот ведь как – Михайлов никуда не собирался отбывать, он уже закончил свои изыскания, – и полевые, и кабинетные.

Тогда где же Гулябша со своей «Волгой»? Гулябшу тоже не нашли – как сквозь землю провалился, а вот «Волгу», целехонькую, с холодным мотором, с запертыми на ключ дверями и сильно запыленными стеклами, словно бы на ней кто-то гонял в Индию, нашли. За Кабулом, в пыльной горной расщелине. Факт, что двери машины были закрыты на ключ, наводил на мысль: за «Волгой» кто-то собирался вернуться.

В камнях, в двадцати метрах от брошенной легковушки, выставили засаду: если кто-то здесь появится, то вряд ли успеет открыть дверь «Волги» – засада своего не упустит.

Прошло несколько дней. Ни о Михайлове, ни о Гулябше ничего не было слышно. И машиной никто не интересовался… Где геолог, что с ним, в каком он состоянии – неведомо. Насчет Гулябши тоже ничего нового. Да и аллах с ним, с Гулябшой, главное – Михайлов.

Постепенно выяснились детали случившегося.

Ночью в дом, где жил Гулябша, постучали. Он, зевая и с трудом справляясь с сонной одурью, из которой вылез с большими усилиями, выглянул в окошко.

Под окном стоял его сосед, ярко освещенный луной, – он тоже корпел за баранкой, считался неплохим водителем, но мало зарабатывал, воспитывал многодетное семейство и едва сводил концы с концами, – в дрожащем лунном свете, выбеленный до прозрачности, сосед походил на нечистую силу, принесшуюся в Кабул с ближайшей гиндукушской макушки.

– Ты чего, Мирзомомад? – выкрикнул Гулябша через стекло.

Сосед сделал ему знак рукой:

– Иди сюда!

Пошевелил побито ртом, голос его был слышен, но вот слова нельзя было разобрать, – похоже, с Мирзомомадом что-то происходило.

Гулябша поскреб ногтями голову – открывать дверь не хотелось и тем более не хотелось вылезать на улицу, но сосед есть сосед, ссориться с соседями нельзя – это раз, и два – а вдруг чего-нибудь случилось и Мирзомомаду нужна помощь?

Если он сейчас не поможет Мирзомомаду, то завтра Мирзомомад не поможет ему, а это совсем никуда не годится… Придется открывать дверь.

Едва он выдвинул щеколду из косяка, как снаружи дверь рванули с такой силой, что от возмущения она взвизгнула, как ишак, которого в причинное место пнули сапогом, Гулябша кубарем покатился по земле к дувалу, огораживавшему их двор.

Гулябша не издал ни звука – понимал, что любой внеурочный писк может дорого обойтись. Тем более в городе – сразу в нескольких местах раздавалась частая стрельба: кто-то пытался перегрызть кому-то глотку. Плюс пальба трусливых дришей. Афганские патрули дриши патронов не жалели, любили подбадривать себя автоматными очередями, от пальбы делались немного смелее.

Над Гулябшой навис крупноголовый бородатый человек в тюрбане, предупредил, прижав ладонь ко рту Гулябши:

– Тихо! Понял?

Гулябша послушно мотнул головой: понял, мол, все понял. В горле у него что-то спеклось, голос пропал, из глотки не выскользнул ни один звук.

– Завтра утром, когда повезешь своего шурави на работу, то повезешь его не