Благородна и благочестива - Ольга Погожева

— Да, но… но прошу вас…

Камилла нахмурилась и отстранилась от двери, угрюмо пожирая взглядом резной узор на створке. Затихающий лепет ллейны Одетты не позволял даже надеяться на приличный исход: столь беспомощной казалась дочь Бианки, столь непонимающей и неискушённой. Всё же ей не доводилось, верно, шнырять по кабакам да выискивать загулявшую няньку. И по липким рукам тоже давать не приходилось.

— Добрый вечер! — с грохотом распахнув тяжёлые двери, звонко выкрикнула Камилла. — Ллей Ленар, какая неожиданность! А я как раз в поисках ллейны Одетты, — холодно улыбнулась дочь Золтана Эйросского, в упор глядя на покрасневшего от гнева и недовольства ллея Ленара, судорожно заправлявшего тонко вышитую рубашку обратно в штаны. — Пэра Эдна попросила меня встретить светлейшую ллейну, ведь ужин, судя по всему, давно закончился. Что же вы делаете здесь, в пустой и холодной зале, где темно, неуютно и, к тому же, опасно?

— Ллейна Одетта со мной, — отрывисто отозвался ллей Ленар, раздражённо застёгивая манжеты, в то время как Одетта, красная, смущённая и со съехавшим платьем, неуверенно смотрела то на жениха, то на рыжую девицу на пороге. — Что может ей грозить?

— С вами — что угодно, — вежливо отозвалась Камилла, протягивая руку дочери Бианки. — Ллейна Одетта, боюсь, пришла пора прощаться с вашим учтивым женихом. Уже поздно; пэра Эдна не успеет убрать вас ко сну. Доброй ночи, ллей Ленар!

Ллейна Одетта наконец сделала правильный выбор: подобрав юбки и сделав неловкий поклон в сторону жениха, она поспешила к спасительной двери и протянутой ладони. Приняла её, вцепившись в предплечье Камиллы мертвенной хваткой. Стиснула ледяные пальцы, не замечая, что больно сжимает чужую руку.

Камилла насмешливо склонила голову, отворачиваясь от разъярённого жениха. Оказалось, что поспешно, потому что уже в следующий миг её дёрнули за плечо, разворачивая лицом к себе.

— Простолюдинка, — прошипел ллей Ленар, нависая над Камиллой. Ллейна Одетта слабо вскрикнула и, отпустив предплечье Камиллы, тотчас вцепилась тонкими пальчиками в запястье жениха, пытаясь оторвать его от спутницы. — Кем ты себя возомнила, нищенка? Бианка тебя подобрала на помойке, и ты решила, что уже гостья? Мразь… — встряхнул Камиллу за плечо Ленар. — Дорожная шлюха… тварь…

Одетта охнула, отступила на шаг и закрыла лицо руками, содрогнувшись в бессильных рыданиях. Лицо дочери Бианки уже пылало от стыда и непотребных слов, которыми покрывал Камиллу высокородный жених, но как себя вести в подобных ситуациях, юная Одетта ещё не знала.

— Запомни, гадина, — встряхнув Камиллу ещё раз так, что у той клацнули зубы, прошипел Ленар, — ты не смеешь обращаться к высокорожденным. Слышала, уродина? Не смеешь даже взор поднять на благородных!..

Камилла увернулась в последний миг от жёсткой пощёчины, наверняка лишившей бы её передних зубов, и двинула коленом в ответ — коротко, без размаха. Затем вырвалась из ослабевшей руки благородного, отступая к двери — и резному столику рядом с нею.

— Может, и не смею, — тяжело дыша, подтвердила дочь Рыжего барона. — Но обращаюсь!

Ллей Ленар всё ещё стоял, скрючившись и держась руками за пах, когда сверху прилетел тонкий подсвечник, опущенный с силой и отнюдь не лилейной ручкой. Отчаянно сквернословя, ллей Ленар повалился на ковёр, а Камилла дёрнула Одетту за локоть, оттаскивая к двери.

— С подручными средствами обращаюсь, — пропуская Одетту вперёд, пояснила запыхавшаяся Камилла. — А вам, ллей Ленар, следует поработать над благочестием. Ибо без него благородства не бывает, родись ты хоть трижды от светлых ллеев!

Выскочила в коридор Камилла споро: пока не очнулся от неожиданного отпора благородный ллей, да пока не прибежал с ответной лаской.

— Поскорее, ллейна Одетта, — напутствовала перепуганную спутницу Камилла, оглядываясь назад. — Ведь и впрямь время позднее, как бы совсем не опоздать…

На счастье, успели. Пэра Эдна, едва увидев ввалившихся в покои девиц, даже присела, а потом тотчас спешно принялась за ллейну Одетту. Девушка оказалась предсказуемой: вначале разрыдалась, разразившись несвязной исповедью, потом быстро успокоилась и позволила себя переодеть в домашнее платье, а затем уж прилипла к Камилле, как банный лист к непотребному месту. Так и ушла с нею в покои новой подруги, распорядившись перенести поднос с угощениями на кровать. Подозрительный взгляд Эдны сверлил спины обеим, словно острие стрелы, засевшей между лопатками.

— Я за ужином почти ничего не ела, — взволнованно и нервно делилась Одетта, постепенно успокаиваясь. Ужин с подноса стремительно исчезал, и Камилла тоже занервничала: эдак и впрямь останется один на один с урчащим желудком. — Кругом важные гости, его величество, вопросы сыплются слева и справа, всем улыбаться нужно, а ещё ллей Ленар… глаз с меня не сводил… Кусок в горло не лез!

Зато сейчас — влезало, кажется, всё подряд, и немного сверху. Камилла тревожно покосилась на исчезающий ужин и ввязалась в гонку на опережение. Со снедью покончили стремительно и беспощадно, и дочь Золтана Эйросского лишь вздохнула, понимая, что добавки в столь позднее время ждать не приходится.

— Вы такая отважная, ллейна Камилла, — восхищённо и устало вздохнула Одетта. — Я бы так не смогла. Сейчас понимаю, что даром пошла с ллеем Ленаром… маменька сказала: обождать её в галерее, пока она переговорит с его величеством, но Ленар настоял, сказал, пройдёмся недалеко, заодно и проводит… Ничего не понимаю, — вздохнула Одетта.

Камилла тоже вздохнула, но не потому, что не понимала. А потому, что Одетту стало и впрямь жаль: ведь так и не поняла бы, дурочка, к чему дело скатывается. Уразумела бы, только когда девичества лишилась, а до того всё за ухаживания жениха почитала бы. И в последний миг отказать бы тоже не посмела: как же, старший, взрослый, такой красивый молодой человек… да и жених к тому же! Может, и впрямь так надо, а она и не знает? Лучше делать, как говорят, а то ещё разгневает или разозлит ненароком…

К мэме Софур как-то прибегала одна из её многочисленных бывших воспитанниц. Плакала, заламывала руки, и всё несвязно говорила, говорила… что так до конца и не понимала, что к этому дело идёт…

Камилла слушала.

Уже в который раз слушала. И так же, как делала это мэма Софур, поглаживала ллейну Одетту по спине. Мягко, легко. Почти невесомо.

К приходу ллейны Бианки та уже совсем успокоилась, наелась и угрелась, сидя на ложе Камиллы, так что и сама не заметила, как уснула, уткнувшись в плечо старшей подруги. Камилла будить не стала: укрыла своим покрывалом, выскользнула из спальни. Пэра Эдна с горничной как раз покидали покои, отправляясь в собственные комнаты, для прислуги, и о чём-то тихо шептались на пороге с появившейся ллейной Бианкой. Переговорив с прислугой, ллейна отдала последние тихие распоряжения и плотно закрыла дверь — на двойной замок. Заглянула в комнату Камиллы, подошла к кровати, легко поцеловав дочь в лоб. Тихо вышла, поманив Камиллу за собой.

Дочь Рыжего барона наблюдала за сценой молча. Образ матери совсем смазался в воспоминаниях: только и запомнила, что громкий задорный смех, крепкие смуглые руки, вздымавшие её в воздух, белые зубы в счастливой улыбке, да крупные смоляные локоны, выпадавшие из-под красного головного платка, повязанного лихо, на затылке. Кажется, были поцелуи перед сном. И ссоры с отцом. А иногда — и то, и другое вместе. А порой — вот как сейчас — лишь смазанное, как в тумане, воспоминание. Далёкое, тёплое и отчаянно-болезненное.