Шерлок Холмс в Америке - Ларри Миллетт

Произошло оно около часа следующего дня, в пятницу, в последний день марта. Я встал поздно, как это иногда со мной случается, и к тому моменту, когда спустился в ресторан, я узнал от официанта, что Холмс и Рафферти уже позавтракали и уехали по какому-то делу. Поскольку делать было особо нечего, я неспешно поел, нашел номер «Кларион», где напечатали длинную и весьма острую статью об убийстве Олафа Вальгрена, и остался ждать возвращения Холмса и Рафферти в холле.

Они появились сразу после полудня, и у обоих были новости, пусть и ничего сверхъестественного. Холмс все утро провел, пытаясь разузнать о Рочестере. Он поговорил с местными торговцами, заглянул к редактору «Кларион» и даже останавливал прохожих на улицах, задавая им вопросы. Но никто не знал человека с загадочным именем, которое упомянула Муни Вальгрен. Рафферти тем временем лично поговорил с начальником багажных операций в Александрии и связался по телефону с другими агентами в близлежащих населенных пунктах.

– Если посылку весом в двести фунтов определенных размеров куда-то отправят, мы об этом узнаем, – сказал Рафферти, предложивший в награду двадцатидолларовый самородок золота любому агенту, который предоставит подобную информацию.

После быстрого ланча в отеле Рафферти отправился, как он сказал, «по еще одному маленькому дельцу», а мы с Холмсом пошли на станцию. Холмс послал телеграмму Джеймсу Хиллу, сообщив о том, как продвигается расследование. Поскольку моему другу потребовалось несколько минут, чтобы составить сообщение, я решил подождать его на платформе. Я нашел свободную скамейку, зажег сигару и наслаждался чудесной погодой, ведь денек выдался солнечный и удивительно теплый. И тут меня ждал один из величайших сюрпризов в жизни.

Сидя на платформе, я услышал, что с запада движется поезд, оглашая окрестности гудком. Вскоре состав остановился на вокзале, и из вагонов вышли несколько пассажиров. Я не обратил внимания на эту сцену, глядя в небо, и тут меня напугал громкий стук: оказалось, это носильщик выкинул на перрон тяжелый чемодан. Я взглянул туда, откуда донесся звук, и увидел даму в меховой накидке и широкополой шляпе, которая выходила из поезда. Рядом с ней шагал молодой человек с несколькими дорожными сумками. Мне хватило одного взгляда на даму, на ее точеную фигуру, водопад золотисто-каштановых волос, выбивавшихся из-под шляпы, и характерный профиль, и у меня не осталось никаких сомнений по поводу ее личности. Я тут же помчался на станцию, где Холмс только что закончил отправлять сообщение:

– Боже, Холмс, она тут! Вы должны пойти и сами убедиться!

– В чем дело, Уотсон? – спокойно поинтересовался Холмс. – Я уже сто лет не видел вас таким взволнованным. О ком вы? Кто тут?

Я собрался с мыслями и назвал имя женщины, которую видел. Холмса нелегко застать врасплох, но в этот раз даже его холодные проницательные глаза расширились от изумления.

– Вы абсолютно уверены? – уточнил он.

– Да.

– Покажите мне, – скомандовал он, отвернувшись от стойки и поспешив в сторону перрона.

К этому времени вагон, выгрузив пассажиров и приняв новых, уже покинул вокзал. Но Холмс смог мельком увидеть женщину, когда экипаж, в который она села, медленно отъехал от станции по направлению к центру города.

– Давайте, Уотсон, нельзя упускать ее из виду, – сказал Холмс, пока мы трусцой следовали по пятам за экипажем, ехавшим довольно медленно, но быстрее, чем мы могли идти.

К счастью, станция находилась всего в десяти минутах ходьбы от делового района Александрии, так что мы без проблем сохраняли в поле зрения экипаж, пока он не остановился перед отелем «Дуглас-хаус».

– Такое впечатление, что леди присоединится к нам за ужином, – заметил Холмс. – Как удобно!

Мы издали наблюдали, как женщина, которую поддерживал под локоть ее молодой спутник, выбралась из экипажа и вошла в здание отеля. Переждав пару минут, мы последовали за ней.

Сегодня дежурил бледный коротышка с высокомерным выражением лица, которое, по-видимому, дается всем администраторам от рождения. Сохраняя невозмутимый вид, он уверенной рукой правил своим ничтожным королевством.

– Я только что видел, как сюда вошла дама в меховой накидке и широкополой шляпе, – сказал Холмс клерку. – Уверен, мы раньше встречались, но я никак не могу вспомнить ее имя. Не знаете ли вы, кто эта дама?

– Может быть, – ответил которышка, – но не понимаю, какое ваше дело. Откуда мне знать, что вы не какой-нибудь волокита.

– Ниоткуда, – холодно ответил Холмс. – Но зато я знаю, что вы настолько некомпетентны в своей работе, что вот-вот потеряете ее. А теперь, сэр, вы назовете мне имя этой дамы, как я и просил. В противном случае я проведу остаток дня и все последующие сутки моего пребывания здесь, отравляя вам жизнь. Я не ставил перед собой такой цели, но, уверяю, в этом я мастер. Так случилось, что я хорошо знаком с владельцем отеля, поэтому у меня не займет много времени вышвырнуть вас с работы, если потребуется. Итак, сэр, имя!

Клерк перед таким напором тут же утратил самообладание, словно хулиган на школьном дворе, наконец встретивший соперника, который не спасовал.

– Разумеется, сэр, разумеется, – промямлил он. – Я просто пытаюсь защитить интересы дамы. Но раз вы явно настоящий джентльмен, то не вижу причин, почему бы не назвать вам ее имя. Та женщина, которую вы упомянули, это миссис Комсток, супруга мистера Фрэнка Комстока, владельца фермы Фэрвью, неподалеку от Мурхеда. Вы ее знаете, сэр?

– Да. Но когда мы были знакомы, ее звали Мэри Робинсон.

Хотя с момента нашей первой встречи с Мэри прошло более четырех лет, она принадлежала к тем женщинам, чей образ надолго задерживается в памяти, и не только из-за яркой внешности, но и благодаря необыкновенному, причем не обязательно добродетельному, характеру.

Я помнил почти все детали той первой встречи, когда мы увидели миссис Робинсон посреди пламенно-алой роскоши ее борделя в предместье Хинкли буквально за несколько дней до того, как обреченный город, а вместе с ним и более четырехсот жителей – мужчин, женщин и детей – погибли в Великом пожаре первого сентября 1894 года. Холмс имел с ней беседу с глазу на глаз, пока ко мне безжалостно приставали две молоденькие проститутки, известные как «черные близняшки». Позднее Холмс признался, что с ним произошло «нечто исключительное», и возможно, он вкладывал в эти слова особый смысл.

Однако после весьма трагического дела о Красном Дьяволе, которое Холмс считал одним из величайших провалов в своей карьере, он редко говорил о миссис Робинсон и о ее связи с жестоким человеком, который отнял столько невинных жизней. По правде говоря, у Холмса и не было особых поводов упоминать ее имя, поскольку почти не существовало шансов, что эта женщина, умная, вероломная и, надо признаться, потрясающе красивая, когда-нибудь вновь перейдет нам дорогу на широких просторах Америки. И теперь мне верилось с трудом, но это была она, прекрасный призрак из прошлого, который вернулся преследовать нас, и занесла ее в гущу событий та самая воля Провидения, которую человек не может ни упредить, ни контролировать.