Таня Гроттер и перстень с жемчужиной - Дмитрий Емец

Вдохновленная новой идеей, Гробыня забегала по комнате.

– С ума сойти… Невероятно! У этих иностранцев мозгикакие-то разлинованные… И там в одной линеечке, допустим, отмечено: писатьписьмо Гроттерше каждого четырнадцатого числа… Наш бы написал пять писем занеделю, ответа не получил и проехали. А этот знай себе строчит… Слушай, аможет, так правильно? Может, так и надо?

– Что правильно?

– Он тебя приручает, вырабатывает условный рефлекс, каку собаки Павлова. Представляешь, какого-нибудь четырнадцатого числа ты неполучаешь от Пуппера письмо. Что такое, почему? Забыл? Не мог он забыть!Распсихуешься и примчишься в Магфорд выяснять, что за дела в натуре?Отлынивать? А ну быстро за карандаш, я сказала!

Гуня услышал окрик и, толком не понимая, к кому онотносится, озабоченно завозился. Склепова положила подбородок на руки изадумалась. Лицо у нее стало печальным. Разномастные глаза смотрели с грустью.

– Хочешь я тебе что-то скажу? При всем своеммногообразии любовь чудовищно однообразна. Ее превозносят только те, кто самникогда не любил, а лишь начитался книжек и насмотрелся фильмов. А так, как никрути, все одно и то же. Те же свидания, те же кафешки, те же слова, только вразной последовательности. Скукота!

Таня взглянула на нее с удивлением.

– Не совсем понимаю, о чем ты… Любовь однообразна,только если это не любовь. С таким же успехом можно сказать, что весь океанодинаковый, потому что он везде мокрый, – проговорила она серьезно.

Склепова зевнула.

– Ну что тебе сказать? Для Валялкина ты уже моральнодозрела. Он тоже любит все возвышенное. Танька да Ванька – классическаяпара, – заявила она.

Таня отнеслась к словам Гробыни нормально. Более того, вглубине души она с ней согласилась, хотя и выражена мысль была в свойственнойСклеповой безапелляционной манере.

– Каждому – свое, – сказала она, взглянув наширокую спину Гломова.

Гробыня хихикнула, сразу поняв, кого Таня имеет в виду.

– Вот именно. Хоть какое, а свое! Ну хватит об этом!..Малютка Глобынюшка устала! Глобынюшка не хочет лассуждать! Она хочет немного подлазнитьГуню и завалиться баиньки в мягкую кловатку! – сообщила она, мило сюсюкая.

– Как ты его будешь дразнить?

– А так! Вдумайся: такая красивая девушка, как я,гробит с ним жизнь, а эта хмырина вместо того, чтобы умереть от счастья,глазеет в зудильник! Хочешь, чтобы он тебя убил сейчас? Встань между ним иэкраном. Я не согласна жить в одной квартире с истуканом! А вот сейчас мы его…

Склепова хихикнула и щелкнула пальцами. Зудильник погас.

– Опс! Бокса больше нету! Победила дружба! –громко сказала Склепова.

Гломов зарычал, сорвался с дивана и бросился душить Гробыню.

– Спокойно, медвежонок, спокойно! Одна больная головахорошо, а две больные головы лучше! При чем тут я? Просто маленькая авария наподстанции. А теперь садись сюда и слушай! Мы будем заниматься твоим культурнымразвитием.

Гуня взял себя в руки и грузно сел на стул.

– Кто придумал пылесос?

– Баб-Ягун, – мучительно подумав, сказал Гломов.

Гробыня озадачилась. Кажется, она сама толком не знала, ктоего придумал.

– Разве Ягун? А не Леонардо да Винчи, нет? Впрочем,неважно. Экзамен ты сдал. А теперь сбегай в ночной магвазинчик. Купи намчего-нибудь на перекусон.

Гуня взглянул на свисавшие с камина часы – оплывшие имягкие, как на картине Дали, и зевнул до щелчка в челюстях.

– Не, не пойду. Какие ночные магвазины? Сейчас одниупыри бродят. Это ж не лопухоидный мир… – сказал он.

Гробыня подумала и решила Гуней не жертвовать. Сила силой, апротив толпы нежити шансов у него не было. Гломов еще раз зевнул и, отправляясьспать, локтем смахнул что-то со стола.

– Гуня, ты опять кокнул небьющуюся чашку! – неглядя, сказала Склепова.

Она еще некоторое время посидела с Таней, а затем пожелалаей спокойной ночи.

– Только не вздумай ложиться на засасывающий диванчик.Твой скелет с утра испортит мне аппетит… Там есть раскладушка… Разберешься, какчего открывать? – поинтересовалась Гробыня.

Она была верна своему принципу гостевого самообслуживания.

Таня заверила ее, что разберется. Детство, проведенное всемье дяди Германа и тети Нинели, сделало ее уникальной специалисткой враскладушечной отрасли.

Погасли свечи. Комната медленно погрузилась в объятия ночи.Тане почему-то не спалось, хотя за день она безумно устала. Она лежала,смотрела в белеющий потолок и перебирала разные темы для ночных размышлизмов.

«Хорошо Гробыне! Ей не надо каждую секунду подсказывать:«Обними меня!» Хотя нет, я к Ваньке несправедлива. Ванька сложный, а Гломовпросто зоологический примитив. Жить с ним – тоска зеленая», – подумалаТаня, невольно сравнивая Гломова с Валялкиным.

Спохватившись, что размышляет о вещах довольно скользких,Таня выбросила эти мысли из головы. Ее сознание захватила совсем уже случайнаяи побочная тема – карточная. Она стала думать, какой карте кто соответствует.Сарданапал, конечно, бубновый туз, Тарарах – король червовый. Медузия – пиковаядама, Зуби – крестовая, Поклеп – пиковый король… Ванька? Хм… Ванька – червовыйвалет. Пуппер – тоже валет, но бубновый. Бейбарсов – пиковый или крестовый. НоБейбарсов уже не ее валет, а раз так, то прочь его из колоды!

Наконец все роли были распределены, и лишь она, Таня,осталась не у дел. Интересно, какая она дама? Нет, все-таки нечестно устроеныкарты. Мужчинам проще. Кто молод для туза или короля, тот валет. Было бысправедливо, появись, кроме дам, еще что-то… Скажем, принцессы или королевны. Виерархии карт их можно поместить между дамами и валетами. Она, Таня, была бычервовой королевной.

Спина затекала. То ли раскладушка попалась неудачная, то лиТаня просто успела отвыкнуть спать на раскладушке. Голова оказывалась то слишкомнизко, то слишком высоко. Ноги вообще не помещались и лежали на алюминиевомкаркасе, который оказался еще и холодным. Нет, со склеповской раскладушкой явнобыло что-то не так. Похоже, в душе – если допустить, что у раскладушек естьподобие души – она завидовала прокрустову ложу и страстно хотела стяжать еголавры.