Трудные дети и трудные взрослые: Книга для учителя - Владимир Иванович Чередниченко

class="p">– Хороши девчата? – спрашивает громко, чтобы перекричать «Машину». – Моя школа!

– Хороши, – признаюсь. – Хорошая школа.

Мои симпатии издавна на стороне аэробики, поэтому душой я не кривил. Но здесь аэробика особая, не та, что на цветном экране телеприемника. Представьте себе сотню увлеченно танцующих девчат в черных халатах с белыми прямоугольниками именных бирок. Танцующих организованными рядами. Танцующих по часу или даже два кряду. Знаю, многие скажут: «Мед на зоне. Больно уж сладкое им наказание за совершенные преступления». Не соглашусь. Здесь, в колонии, многому необходимо учить воспитанниц заново, в том числе и танцевать. Вот Шумарина устала, отошла в сторонку. У нее спрашиваю:

– Ты танцевала на свободе?

– А то?.. Конечно, танцевала.

– Трезвая?

– Еще чего! Разве на дискотеку ходят трезвыми!

– Где появился вкус к танцу, понимание танца?

– Не знаю... – задумывается. – Может, здесь?

Беседуя, я продолжаю наблюдать за танцующими. Ищу глазами воспитанниц шестого отделения и не нахожу.

– Где наши все? – спрашиваю у Шумариной.

– В разных местах, разбились на группы, совещаются.

– Ну, а ты что же?

На лице колонистки возникает открытая обезоруживающая улыбка. Меня даже поражает иногда: почему Шумарина до сих пор в «отрицаловке»? Впрочем, сам виноват, плохо работаю.

– Не для меня это – шептаться по углам, – отвечает она на вопрос, и тут же старается начисто развеять иллюзии, возникающие на ее счет. – Мне, конечно, предельно фиолетово, но не стоило бы вам за Водолажскую заступаться. Мы вам очень не советуем...

Опять это «мы». Мы – это «отрицаловка». Почему все-таки «отрицаловка» столь настойчиво продолжает давать мне подобные советы?

5

В поисках своих воспитанниц я обошел спортплощадку. Нашел одну только Кошкарову, сидевшую в одиночестве на скамейке зрительской трибуны. Она отбывает срок наказания по статье 108 Уголовного кодекса республики – заражение группы лиц венерическими заболеваниями. Через несколько недель ей выходить на свободу; активная, подвижная, всегда улыбающаяся Кошкарова последнее время – чернее тучи. Я догадываюсь – боится мести. Хотя и вина ее относительная. Главный ее недостаток – слабоволие, неумение отказать. В тринадцать лет она перестала быть девушкой, потому что так очень захотелось одному из дворовых «королей». А потом ее приглашали и «водили на крышу» кому только не лень, стоило чуть припугнуть ее.

Вся жизнь Кошкаровой – это жизнь в страхе. Именно из страха она не сообщала партнерам, берущим ее силой, о том тяжелом венерическом заболевании, которым заразилась сама неизвестно от кого

– О чем задумалась? – спрашиваю у Кошкаровой бодро.

Она в ответ кисло улыбается.

– Домой не хочу. Боюсь я.

– Здесь разве лучше?

– Тоже болото, – говорит негромко Кошкарова. – Зачем вы только его расшевеливаете? Не надо этой встречи в восемь часов. Не будем говорить о ЧП, а? Отделение разобьется на две группировки. А Водолажской вы все равно не поможете, представьте, каково ей будет меж двух огней.

Я иногда соглашаюсь с доводами и предложениями Кошкаровой, но на этот раз лишь качаю головой.

– Мы должны поговорить. Обязательно.

– Это трудный, неудачный будет для вас разговор, вот увидите.

– Трудный, да. Только уходить от него не будем.

Смотрим друг другу в глаза, в свете прожекторов с вышек достаточно хорошо видно.

– Ладно, будь по-вашему, – уступает она. – Хотя высказала я не только свое мнение. Это мнение актива.

Я искренне огорчен.

– С каких это пор у «отрицаловки» и у актива появились сходные цели? Кому это нужно, чтобы не состоялся разговор о ЧП с Водолажской? Быть может, только таким активистам, как комитетчица Гукова? Аня, будь со мной и на этот раз честной до конца.

По лицу воспитанницы было видно, что какое-то время в ней происходила внутренняя борьба.

– Ладно уж, – вздохнула тяжело Кошкарова, – расскажу... Сон, знаете, мне приснился. Будто Гукова, которая при девках так много против замполита выступала, подошла к ней и начисто вас «вложила». Распиналась; будто из комнаты вы в пятницу никак не хотели уходить, а ей, барыне, переодеться, видите ли, негде было.

Вообще, я не сторонник подобных методов получения информации, Кошкарова должна бы на собрании воспитанниц об этом сказать со всей прямотой, но в сложившейся ситуации крайне неразумно было бы ей выговаривать. Спросил только:

– Ты не можешь объяснить мне причину подобного поступка? Что за счеты могут быть со мной у Гуковой?

– Из-за ее преступления, – объясняет Кошкарова. – Она ведь считает себя не виноватой в том убийстве, а вы – заметный человек в колонии – вдруг оказываетесь заодно с ненавистной нам милицией и судьями.

– И тебе... ненавистными? – смотрю я на Кошкарову ошарашенно.

Она сникает.

– Нет, извините, я оговорилась.

Я иду вдоль охраняемого периметра и вспоминаю пер-вую свою беседу с Гуковой. Она сразу, без ужимок и многословия рассказала о своем преступлении. Были с подругой в баре. Выпили. Страшно злились, что в тот вечер не «обратил внимание» на них никто из мужчин. Вышли, шли через парк. Увидели парня.

– Эй, офицер, сигареткой дам не побалуешь?

– Пожалуйста, пожалуйста, девочки, сколько хотите!

У прохожего, когда он доставал сигареты из пачки, дрожали от страха руки.

– О, какие часы! Дай, дорогой, примерить!

Дрожащими от страха руками он с трудом расстегивал ремешок.

– Пожалуйста, девочки, только вы не насовсем, хорошо?

Подруга Гуковой вставила свои «пять копеек».

– Светик, ты посмотри, какая на нем курточка! Попросить, что ли, погреться?

Так начиналось преступление, о котором длительное время говорила вся Одесса. На мой вопрос: «За что вы его убили?» – Гукова ответила коротко: «За трусость». Тяжелая, горькая истина. Истина, требующая отдельного серьезного разговора. Почему у нас так много трусливых юношей? Кто в этом виноват? Женщины, которые поневоле вынуждены в одиночестве растить сыновей? Или школа, директором и завучами в которой женщины? И вообще, 90% учителей – женщины. Но их ли (женщин) в этом вина? А может, виноваты прежде всего мы, мужчины? По статистике, в нашей стране вредный, тяжелый физически, трудоемкий (в том числе – педагогический) труд – в значительной степени удел представительниц прекрасной половины. Вспомним хотя бы женщин в оранжевых жилетах, укладывающих асфальт или