Трудные дети и трудные взрослые: Книга для учителя - Владимир Иванович Чередниченко

обиженно поджала губы и поднялась, вышла из-за стола, давая понять, что разговор окончен.

– Двадцать лет проработала в колонии, – сказала она с укором. – Никто из сотрудников подобного вопроса не задавал.

Я, как мальчишка, пролепетал слова извинения.

2

Нет, в воспитательскую я сразу не пошел. Хотя и знал, что там ждет Надежда Викторовна Заря, которую вызвали, несмотря на выходной день, для разбора ЧП. Мне нужно было побыть какое-то время наедине, обдумать состоявшийся только что разговор с замполитом и ЧП с Водолажской. Сел за свой стол, скользнул взглядом по томику Макаренко... Учитель я неопытный, не мешает иногда и стружку снять. Но ведь в данном случае замполит, скорее всего, не права. Кто-то из осужденных солгал ей, что в пятницу я находился в комнате отделения против воли коллектива, по крайней мере – его большинства. И Александра Афанасьевна этой осужденной поверила. А мне?..

Я долго пытался угадать, кто же из воспитанниц ходил к замполиту, но без успеха. Кто-то из новеньких? Вряд ли. Среди них одни «серенькие мышки», могут быть только орудием в чьих-то руках. «Отрицаловки» работа? Может быть. Ну-ка, что за противоречия были между нами в последнее время? Корниенко выговаривал за «двойки» по химии и литературе, обещал позвонить ее матери в Кривой Рог. Обиделась, конечно. Но вряд ли до такой степени. Она скорее в глаза все скажет, чем к замполиту пойдет. Может, Шумарина? Опускаться начала, перестала следить за своим внешним видом, объясняя это тем, что нет рядом ребят, для кого, мол, стараться хорошо выглядеть. Я сделал ей замечание, пристыдил. Она подтянулась, прическу в порядок привела, ногти подстригла на руках, платье выстирала и нагладила. Значит, приняла критику без обиды.

Стоп! А почему к замполиту должен был пойти кто-то обязательно из «отрицаловки»? В активе тоже ведь разные девчата есть. Я хотя и не согласен с Корниенко в отношении Водолажской, но ведь есть и другие: вступают в КВП только для того, чтобы заработать условно-досрочное освобождение. Гукову взять, к примеру. Осуждена к десяти годам за соучастие в ограблении и убийстве. По мнению воспитанниц, в преступлении не кается, может быть дерзкой, грубой и циничной в своем кругу, когда нет рядом никого из сотрудников. А вот с нами всегда предупредительная, подчеркнуто вежливая. Впрочем, жаловаться замполиту она не могла, все в отделении слышали, как нелестно она несколько дней назад отзывалась об Александре Афанасьевне.

Так размышляя, я вспомнил Вику Ноприенко. В пятницу, когда изучали «Войну и мир», я спросил у класса:

– Кто не хочет быть похожей на Наташу Ростову?

Ноприенко тогда расплылась в улыбке до самых ушей:

– А как это?

Как трудно воспринимать улыбку на ее устах. Преступление у нее серьезное. Решив отомстить однокласснику, который был влюблен в другую и не мог ответить Ноприенко взаимностью, девушка попросила помощи у знакомых дворовых ребят. Рассчитаться за услугу пообещала щедро: коньяк, хорошая закуска, собственное тело. Юноши, привлеченные такой перспективой, явно перестарались, тот парень умер. Впрочем, не без личного участия самой ревнивицы, которая собственноручно забила ему, поверженному наземь и находящемуся без сознания, гвоздь в висок. Я вспоминал это, а Ноприенко, раскачиваясь, дурашливо улыбалась.

– Как это? Как?

– Как, спрашиваешь? А помнишь подвиг Александра Матросова, тоже бывшего колониста, – он лег грудью на амбразуру вражеского пулемета для того, чтобы его однополчане смогли взять высоту и остались живы. Знаешь, сколько у него было последователей? Десятки, тысячи. Вот к этому стремиться – благородно. А бывает, человек совершает подлость или даже преступление, и повторить его так называемый «подвиг» охотников не находится. Я бы, например, быть похожим на тебя никогда не согласился.

Ноприенко села. Улыбка постепенно сползала с ее лица. Вскочила Цирульникова.

– Что вы себе позволяете?! – спрашивает взвинченно. – При чем здесь Матросов? Нам даже воспитатели, даже начальник отряда не напоминают о прошлом, а вы!.. Вы!..

Выдержав взгляд Цирульниковой, я попросил ее сесть на место и помолчать, если не хочет быть записанной в рапорт за нарушение дисциплины.

Да, я знал, что в колонии не принято напоминать воспитанницам о совершенных ими преступлениях. Правильно это или неправильно? Некоторые воспитатели знакомство с вновь поступившей осужденной начинают так: «Считай, что ты живешь от нуля. Забудь прошлое. Знать не хочу, что там было – мы с тобой отныне озабочены только тем, каким человеком ты станешь». Но я с этим не могу согласиться, ибо забыть о совершенном ими считаю порочным. Также считаю, что и для них самих вредно это забвение, а значит, мнимое очищение. Приемлемее, мне кажется, так: основываясь на вчерашнем и сегодняшнем, стремиться закладывать в души воспитанниц иммунитет к злу, вырабатывать уверенность и уважение к себе, умения и навыки противостояния тлетворной среде, в которую, к сожалению, после освобождения большинство невольно попадают.

И все же, кто мог пойти к замполиту? Я снова возвращаюсь на круги своя. Ноприенко? Цирульникова? Пожалуй, эти могли. А Белова? Подельщица Водолажской, пролечившись в вендиспансере, прибыла, наконец, в колонию. И с первых дней, примкнув к отрицательно настроенным, начала бузить: грубит воспитателю, учителям, отказывается от общественных поручений, избегает дежурств. И вот вопрос: Белка, как ее все здесь называют, обидевшись на меня за Водолажскую, могла пойти к Александре Афанасьевне? Или... не могла? Голова раскалывается, хорошо что зазвонил телефон внутренней связи, не то совсем бы утонул в собственных догадках.

– Ну, Владимир Иванович, вы и ходите, – слышен в трубке звонкий голосок воспитателя Зари. – Сорок минут прошло. Это так много надо, чтобы дойти от кабинета замполита до воспитательской?

3

Рядом с дверью воспитательской подпирает стенку Чичетка, председатель отделения.

– Я вас жду, – говорит, выпрямляясь. – Звать Водолажскую?

– Зови.

Водолажская робко переступает порог, садится на краешек стула. Меня будто и не замечает, смотрит только на Зарю. Лицо воспитанницы раскрасневшееся, исцарапанное, глаза подпухшие. Что переживает она сейчас? О чем думает? Считает ли меня виновным в том, что с ней произошло? Только пытаться узнать это не следует,