Трудные дети и трудные взрослые: Книга для учителя - Владимир Иванович Чередниченко

решила вступить в актив. Подскажите, с чего начать?»

Столь резкий перелом... эта перемена в Водолажской настораживала. Что если рукой ее, когда писала, двигало лишь сиюминутное настроение? А завтра снова начнется: отстаньте, оставьте в покое, лучше в «отрицаловке», обойдусь без УДО? Как бы ни было, надо вместе с Надеждой Викторовной подумать, чем загрузить воспитанницу. Музыкальный руководитель Юрий Георгиевич Логинов как-то хвалил голос Водолажской, пусть забирает ее в хор. Еще можно предложить ей принять участие в работе комитета внутреннего порядка – пусть испытает себя.

3. Бойкот

1

Корниенко мела асфальт во дворе предзонника. Меня встретила открытой обезоруживающей улыбкой.

– Водолажскую ночью хорошенько «погладили», – доверительно сообщает Катя. – Увидите сейчас, какая она красивая.

Казалось, ее слова взрываются в мозгу и бьют молотком по нервам.

– Кто «погладил»? За что?

– За дело.

– Какое дело?

– А пусть не выпендривается! Повязку надела, активистка, ть-фу! Курица гнилая, а в КВП [комиссия внутреннего порядка]  вступила, чтобы досрочку заработать. – Последние слова Корниенко произнесла досадливо и ядовито.

Я стараюсь не повышать голос, оставаться последовательным.

– Вступление в КВП – это серьезный и правильный шаг, я склонял к нему Водолажскую. Ну, а речь твою замусоренную придется нарядом вне очереди отметить.

Глаза воспитанницы, казалось, обжигали меня.

– Ничего, я отработаю. Только Водолажская от этого не поумнеет. Дрянь она, гнилье, шестерка!

Корниенко и раньше не отличалась особой логикой суждений и культурой речи, но сейчас она явно стремится переусердствовать. Мне не составляет труда догадаться о причине – хочет выполнить поручение лидеров «отрицаловки» как можно лучше.

– Дрянь, гнилье! – настойчиво повторяет собеседница.

Только я будто и не слышу ее.

– Разберемся вечером, – сообщаю коротко. – Соберу отделение в комнате, и поговорим все вместе.

Глаза Корниенко потускнели.

– Не стоило бы вам за Водолажскую заступаться. Мы вам очень не советуем...

Мы – это «отрицаловка». Но с каких это пор «отрицаловка» начинает давать мне подобные советы?

Задумавшись, я поднимаюсь на второй этаж админ-корпуса, стучусь в кабинет замполита.

Александра Афанасьевна Кочубей смотрит прищурившись. Я знал, что разговор пойдет о ЧП с Водолажской, но не предполагал, что замполит обвинит во всем меня одного.

– Вы виноваты, вы...

– В том, что убедил Водолажскую войти в актив? – спросил, не выдержав. – В том, что она сознательно вступила в комиссию внутреннего порядка и надела повязку?

– В другом ваша вина, – сказала замполит. – Вы пишите книгу, это хорошо, когда учитель пишет, но зачем зачитывать и обсуждать ее отдельные главы с воспитанницами?

– Ну как зачем? Воспитанницы помогают мне избежать неточностей, нередко добавляют в рассказ весьма существенные детали.

– Вот видите, к чему приводит ваш либерализм!

– При чем здесь?.. Я ведь не все читаю. Только те места, на которые получаю согласие у их персонажей.

– Водолажская согласилась, чтобы зачитали ту главу, где она входит в актив? – недоверчиво качает головой Александра Афанасьевна. – В частности, то место, когда Белова угрожает отомстить ей на свободе?

– Водолажская рассказала об этом обещании своему шефу Кузовлевой, – объясняю. – А через ту инцидент стал известен всей колонии.

– Всей колонии, – кивает Александра Афанасьевна. И предлагает ответить на вопрос:– Что из этого следует?

– Следует, что прочитанные мною страницы не были ни для кого открытием. Иначе, даже имея разрешение Водолажской, я не читал бы их.

– Но вы ведь прочитали!

– Прочитал. Скрывать нечего. Да и согласие Водолажской было.

Замполита это не убеждает.

– Давайте разберемся, какое это было согласие,– предлагает Александра Афанасьевна. – Вы не первый день у нас работаете, понимать должны, что Водолажская не могла запретить читать о ней в присутствии отрицательно настроенных воспитанниц.

У меня даже сердце разболелось. Почему так трудно спорить с руководителем, даже в том случае, когда ты равен с ним по профессиональному статусу? Ведь и Александра Афанасьевна и я в данном случае имеем равноценное образование; опыт педагогической работы у меня несомненно меньше, но у нас сейчас должны быть общие цели и задачи, оба мы воспитатели. В первую очередь – воспитатели.

– Были случаи, когда воспитанница на словах давала согласие, но я по глазам, по выражению лица видел, что она не хочет преждевременной «огласки», – с горечью доказываю я. – И в такой ситуации, ничего отделению не объясняя, я говорил, что этот сюжет не доработан, прочту позже. Но с Водолажской все по-другому. Не сомневаюсь, что ее вступление в актив – шаг сознательный. Ольга твердо решила стать на путь исправления, помогать администрации и воспитателям в работе. Поэтому и не было ей смысла таиться. – Я сделал паузу, посмотрел Александре Афанасьевне в глаза. – Думаю, если спросите у Водолажской, она подтвердит: согласие на прочтение было искренним.

Замполит вздохнула.

– Вы в этом так уверены? Знаете, что у некоторых воспитанниц по семь пятниц на неделе?

– Возможно. Но в случае с Водолажской, я надеюсь, не так.

– Ну, хорошо. Завтра будет начальник колонии, закончим наш разговор. А пока такой еще вопрос. Объясните, почему в пятницу вы зашли в комнату к девочкам и пробыли там полчаса.

Обычно принято говорить «к воспитанницам», но Александра Афанасьевна, видимо, сознательно делает акцент на «девочках».

– В классе мы не успели закончить беседу о проблеме выбора спутника жизни, воспитанницы позвали в комнату. Честно скажу: не хотел, отказывался, знаю, что в пятницу им готовиться к стирке.

– Знаете, а пошли! – Александра Афанасьевна смотрит с укором. – Значит, продолжаем оправдываться?

– Уж сильно просили девчата. Ненадолго.

Следующая фраза замполита ошарашивает...

– Может, и просили... Но в субботу на вас жаловаться пришли!

Тут уж трудно было сдержаться.

– Да правда ли это?

Женщина с майорскими погонами