Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен - Эми Стэнли

Наверное, родные Цунено постарались бы спасти ее брак, живи супруги не так далеко. Но они были бессильны помочь ей на расстоянии. Гию ответил на письмо с уведомлением о разводе весьма любезным посланием: «Родители мои раздавлены горем, но понимают, что такова воля судьбы и поделать ничего нельзя. Они благодарят за то, что вы приняли Цунено в семью совсем юной и заботились о ней пятнадцать лет»[159]. На этом, если судить по семейным архивам, в истории ее первого брака была поставлена точка.

Быть может, Цунено любила мужа и писала матери, как ей повезло в жизни. Быть может, у нее случилось несколько выкидышей подряд, и муж в конце концов потерял к ней интерес как к женщине, что разбило ей сердце. Или все было наоборот: каждый раз она со страхом ждала ночи и под любым предлогом отказывала мужу в близости. Вероятно, она нашла себе любовника – какого-нибудь молодого священника. Пережила с ним страстный, но заранее обреченный роман. Возможно, все пятнадцать лет она терпела оскорбления и побои и каждый день, тупо глядя в одну точку, подолгу обдумывала свой побег. Это она могла быть виновницей пожара: одна минута одиночества в пустом помещении, как бы случайно, второпях опрокинутый масляный светильник, безмолвное исчезновение.

Скорее всего, реальная история была намного прозаичнее. Свекровь, вечно напоминавшая о терпении и смирении, и привычно огрызавшаяся Цунено, не имевшая привычки сдерживать свои чувства. Приготовленные ею маринованные овощи, всегда или пересоленные, или недосоленные. Прислуга, с которой она так и не научилась ладить. Соседи, с которыми перессорилась. Муж, которому в конце концов надоело с нею препираться. Нам не дано узнать, как было на самом деле. Никаких свидетельств не осталось. Надо полагать, сама Цунено считала, что об этих пятнадцати годах и вспоминать не стоит.

В те времена в Японии развод не считался катастрофой. Подавляющему большинству девушек предстояло выйти замуж, однако существовало общее понимание, что не каждый брак может быть долговечным. По некоторым данным, с первыми мужьями разводилась почти половина женщин[160]. В обществе, где столь важную роль играла совместимость молодых супругов, развод, по сути, выступал в качестве предохранительного клапана, то есть был вполне практичным решением. Как правило, новобрачные жили с родителями одной из сторон, и благополучие домашнего очага во многом зависело от усердия и доброй воли молодой жены, которая вошла в чужую семью, и значительно реже от молодого мужа. Если жених или невеста в чем-то не оправдывали надежд или у кого-то из них обнаруживался фундаментальный недостаток, лучше было сразу отменить брак и предпринять новую попытку, перебирая варианты до тех пор, пока не найдется достойная пара. Это правило касалось как женщин, так и мужчин. Возможно, у всех, кто знал Цунено, невольно возникал вопрос, почему муж отослал ее домой. Нет ли у нее какого изъяна в характере? Вероятно, они гадали, отчего у нее нет детей – вопрос для некоторых семей чрезвычайно важный. Однако развод едва ли помешает ей в дальнейшем снова выйти замуж.

Можно сказать, Цунено не повезло в том, что ее первый брак продлился так долго. Разведись она быстрее, вернись она домой лет в пятнадцать или даже двадцать – перспективы были бы куда лучше. Женщины, успевшие развестись в свои двадцать лет, почти всегда находили новых мужей[161]. Но Цунено было уже двадцать восемь – не самый удачный возраст. Ее отца беспокоило, что дочь слишком стара и вряд ли сможет составить хорошую партию[162].

Новый союз удалось заключить лишь через год, когда наконец к Цунено посватался мужчина, принадлежавший к известному местному роду. Его родные были не священнослужителями, а крестьянами[163]; их деревня Осима находилась высоко в горах. Однако семья считалась зажиточной и почтенной. У отца Цунено, должно быть, гора упала с плеч: дочери улыбнулась удача.

В первые дни холодного лета 1833 года встревоженные крестьяне всё надеялись, что тучи разойдутся и наконец проглянет солнце. Гию, с головой уйдя в подготовку торжества, составлял списки покупок к свадьбе сестры. Особого внимания требовало приданое Цунено, отчасти потому, что его содержимое будет выставлено напоказ[164] в доме свежеиспеченных свекра и свекрови. Гию всегда волновали приличия; он хотел, чтобы его семья произвела наилучшее впечатление на соседей. Разумеется, будучи мужчиной, да еще и духовным лицом, он смутно представлял себе, как подобает одеваться замужней женщине. Сам он обычно носил темное священническое облачение и не разбирался в тонкостях моды. К счастью, вокруг было немало женщин – включая, конечно, саму Цунено, их мать и Сано, – которые знали, как взяться за дело. «Какой шелк – полосатый или с мелким рисунком – подобает взять для кимоно без подкладки?» – написал кто-то на полях списка покупок. И там же кто-то другой уверенно ответил: «Лучше с мелким рисунком»[165].

В итоге счет за новую одежду составил более двенадцати золотых слитков, которые Гию выплачивал в рассрочку в течение двух недель[166]. Тем летом замуж выходила и самая младшая сестра Цунено – Тосино[167]. Собрать приданое для обеих невест – это стало серьезной нагрузкой для семейного бюджета. Именно поэтому Гию с благодарностью принял в дар пятнадцать золотых слитков от будущих свекра и свекрови Цунено[168], заверив их, что деньги пойдут на приданое.

Вопреки погоде, которая совсем не радовала, начало семейной жизни выглядело благоприятным. В те дни, когда крестьяне, кутаясь в стеганую одежду, выходили на рисовые поля, Гию устраивал прием[169]. Он угощал тринадцать своих прихожан саке и закусками, заплатив стряпухе за труды сверх уговора одну золотую монету. Раздал двести медных монет местным нищим, ожидавшим милостыни по поводу свадьбы[170], – не получив желаемого, они могли испортить праздник. В храме собрались все, кого можно было ожидать в такой день: ближайшие родственники невесты; жена Котоку, брата Цунено, которая пришла с новорожденным малышом и кормилицей; находившийся в отчаянном положении муж Киёми (хотелось бы надеяться, что инцидент с клеткой был исчерпан); а также посредники-сваты, помогавшие устроить этот брак. Слуг набралось чуть ли не больше, чем гостей, – их было свыше десятка, включая шестерых крепких мужчин, нанятых, чтобы перенести мебель Цунено в другой дом.