Брак по-американски - Анна Левина

Нина, большая, дебелая и когда-то, видимо, красивая, а теперь никакая, командирским тоном, громко и визгливо, отдавала приказания мужу и дочке, которые накрывали на стол.

Как следует выпив и закусив, компания, знакомая много лет, ударилась в воспоминания о прежней жизни. Всех гостей объединяло торгово-воровское прошлое, тема мне совершенно чуждая и неинтересная. Гарик не принимал участие в «охотничьих рассказах» сидящих за столом, но слушал внимательно, с интересом внимая то одному рассказчику, то другому.

«Что у него общего с этим ворьём?» — ёрзая от скуки, недоумевала я.

Устав слушать, как дурили покупателей, ОБХСС и милицию, я тихо вышла из-за стола, взяла на кухне ведро, щётку и мыло, вышла на задний двор и, засучив рукава, принялась за нашу «золушку», как я мысленно окрестила то, что Гарик с гордостью называл «моя красавица».

Я так увлеклась, что очнулась лишь тогда, когда, повернувшись, увидела всех гостей, во главе с хозяйкой дома и Гариком. Все в молчаливом изумлении стояли вокруг меня и машины.

— Извините, — упавшим голосом сказала я, — мне захотелось размяться, — и виновато вопросительно посмотрела на Гарика.

— А я и не знала, Гарик, что твоя машина светло-серая! — с нескрываемой иронией съязвила хозяйка.

— Я тоже, — сухо ответил Гарик, молча вынул из моих рук щётку и тряпку, закрыл машину и повёл меня обратно в дом. За нашей спиной кто-то тихо прыснул, и вдруг, не стесняясь, толпа оглушительно заржала.

Мы с Гариком о машине не сказали ни слова после злополучного дня рождения. Три дня Гарик не звонил, и я совсем было загрустила, но он неожиданно появился на пороге и попросил меня выйти на улицу. Я спустилась вниз. У подъезда, поблёскивая окнами, стоял новенький «форд» серебристо-сизого цвета. Гарик распахнул дверцу.

— Садись!

— Твоя? — воскликнула я.

— Наша, — гордо сказал Гарик, — садись, поехали.

— А старая где?

— Продал!

— Как продал? Кто ж купил? — не унималась я.

— Купил один чудак за 200 долларов, — усмехнулся Гарик, — правда, вчера звонил, что она сломалась, но мне уже всё равно.

Новая машина не ехала, а плыла. Гарик держал меня за руку, и я была на десятом небе от счастья!

Когда-то у Гарика была большая семья: папа, мама, бабушка и два брата, старший и младший. Потом папа и бабушка умерли, братья разъехались, а Гарик и его мама жили в одном доме, но в разных квартирах. Оба брата Гарика были профессиональными музыкантами. Папа и мама с детства таскали их по специальным школам, концертам, учителям, заставляли заниматься, наказывали и снова заставляли. Зато теперь мама Гарика с гордостью показывала всем афиши со своей фамилией.

— На мне родители отдохнули! — часто шутил Гарик, но в голосе его звучала обида. Всякий раз, когда я слышала эту шутку, мне было его жалко и хотелось обнять.

Все дальнейшие события неслись в вихре вальса. Гарик потрясающе танцевал, и мы проплясали на одном дыхании три месяца.

Наконец-то мама нашла того, кто ей был нужен. Новый знакомый, Гарик, соответствовал всем маминым идеалам. Мама и Гарик часто встречались, а я получила долгожданную свободу. Наша квартира была в цветах, которые регулярно приносил Гарик. Мама порхала, прихорашивалась, мало бывала дома. Жизнь наша круто изменилась.

Однажды мама взяла меня с собой в гости к Гарику. Ехать надо было далеко. Гарик жил на 13-м этаже дома, из окна которого был виден берег океана и чайки.

Квартира Гарика меня поразила. С одной стороны, чистота была, как в операционной, с другой — в квартире пахло затхлостью и старьём.

Вся обстановка была со свалок. Справа в гостиной стоял продавленный диван. Перед ним — журнальный столик, когда-то мраморный, а теперь больше похожий на могильную плиту, с пепельницей в виде железного башмака. Около дивана возвышалась лампа, позеленевшая от старости, с абажуром неопределённого цвета.

Угол противоположной стены занимал стол, покрытый подобием скатерти, со стульями, обитыми серой тряпкой.

Грубо сколоченные полки, забитые книгами, отделяли кухню от подобия кабинета с большим письменным столом прошлого века.

Такие же доморощенные полки были в спальне. Между ними тускло поблескивало большое трюмо из будуара чьей-то умершей бабушки. Почти всю комнату занимала кровать, которую Гарик сам сколотил из досок, найденных на улице. Во всех углах квартиры торчали старые поникшие вентиляторы, похожие на висельников, не вынутых из петли.

Старый обшарпанный телевизор, стоявший посреди гостиной, смотреть было просто невозможно. Изображение дёргалось, и как будто всё время шёл снег, поэтому на экране царила вечная зима. Вместо того чтобы смотреть фильм, мы по очереди крутили антенну, потом плюнули и выключили телевизор.

Мама подошла к Гарику и обняла его.

— Ты же одинокий человек, Гарька, как ты коротаешь вечера без телевизора?

— С тех пор, как у меня есть ты, я его вообще не смотрю, — ответил Гарик и поцеловал маму в нос.

Мне было скучно. Пялиться на маму с Гариком было неудобно, а смотреть телевизор — нельзя. «Вот попалась!» — подумала я и пошла взять чего-нибудь почитать. Книг было огромное количество, все большие, толстые и, как оказалось, неинтересные, в основном о том, как правильно вкладывать деньги. Судя по этой квартире, вкладывать тут нечего. Правда, Гарик в Америке больше десяти лет и работает дантистом, эта нищета кажется очень странной.

Каково же было моё удивление, когда через неделю Гарик пригласил нас к себе снова. У стены стоял новый, самый лучший на свете огромный телевизор. Гарик смотрел на нас и гордо улыбался. Но на фоне этой роскоши остальная обстановка в квартире казалась ещё беднее.

Дико неуютно. А впрочем, наплевать, не моё дело!

Все свои отпуска я всегда проводила с дочкой. Мы заранее планировали наш отдых, с удовольствием готовились и очень ждали заветного времени. Ещё зимой мы купили путёвку на июль, чтобы поехать на Бермудские острова.

Накануне нашего отъезда к Гарику приехал погостить его племянник. В этот день Гарик пригласил нас с дочкой к себе. Племянник оказался долговязым бледным очкариком с длинным хвостом волос и серьгой в ухе. Он был чуть старше моей дочки, учился музыке и привёз с собой кучу всякой аппаратуры: гитару, усилительные колонки, магнитофон, микрофоны и что-то ещё тяжёлое, неподъёмное.

Неожиданно я увидела Гарика совсем другим. Обычно он был неторопливым, уверенным, спокойным и снисходительным. При виде горячо любимого племянника Гарик весь съёжился, суетился и заглядывал ему в лицо с заискивающей улыбкой, не зная как и чем угодить. Здоровенный парень, на голову выше дяди, держал дверь, а согнутый, худенький и сразу резко постаревший Гарик таскал его чемоданы и тюки с инструментами короткими перебежками от машины — к двери, от двери — к лифту, от лифта — в квартиру.