Смотреть и видеть. Путеводитель по искусству восприятия - Александра Горовиц

Кальман не вторгалась в чужое личное пространство. Однако, судя по всему, понятие личного пространства для нее означает наличие личности, с которой можно взаимодействовать. Конечно, личность должна быть расположена к взаимодействию. Мы выносим суждения о людях – об их благонадежности, уме и красоте, – на основе взглядов, которые длятся менее трети секунды. Взгляды, направленные на нас с Кальман во время прогулки, должно быть, давали богатую пищу для размышлений. (Судя по всему, нас считали довольно безопасными.)

Все эти взаимодействия наряду с нашим зигзагообразным маршрутом в итоге привели к нескольким любопытным эпизодам. Впервые мы отклонились от маршрута, когда свернули в реабилитационный центр. На здании не было вывески, однако вход выделялся на фоне строгих многоквартирных домов. В вестибюле висела всего одна табличка, и на ней не значилось названия организации. Она гласила: “При входе снимайте, пожалуйста, головные уборы”.

Кальман немедленно приступила к поискам информанта. Она осведомилась о происхождении и значении таблички у усталого мужчины в униформе, сидевшего за окошком возле входа. Мы явно оказались первыми, кто об этом спросил, и человек изумленно уставился на нас. Я отвела глаза, а довольная Кальман продолжила разговор. Пока они беседовали, я осмотрела вестибюль. Он расположен по прямой всего метрах в двадцати от моей комнаты, однако я никогда здесь не бывала. То же самое наверняка можно сказать о большинстве зданий неподалеку от вашего дома. Хотя мы и привыкаем к виду соседних домов, мы видим лишь оболочку. Здание, куда мы зашли, на первый взгляд казалось жилым, но многое указывало на его офисную природу: кабинка охранника из оргстекла, грузовой лифт и горстка посетителей, молчаливо следившая за его неторопливым движением. Вестибюль был некрасивым, но просторным. Мы не стали заходить внутрь. Выйдя на улицу, я взглянула на дом по-новому: заметила, например, что вокруг дерева на улице толпились люди; обратила внимание на сигаретные окурки на тротуаре. Я представила, что все прохожие без головного убора направляются именно сюда, возможно, ощущая свою наготу в области головы.

Охранник провожал нас взглядом через окно. Вот и чувствуй теперь себя невидимкой! Когда Кальман захотела привлечь внимание охранника, она посмотрела ему в глаза. Теперь же он смотрел на нас. Все это может показаться банальным: взгляд, зрительный контакт – это одни из самых простых человеческих действий. Однако именно они лежат в основе сложных социальных навыков. Существует механизм, который позволяет нам понимать чужие представления, испытывать эмпатию, догадываться о целях других людей, коммуницировать, – и он начинается с обмена взглядами.

Интерес, который люди проявляют к чужим глазам, – возможно, просто случайное следствие пигментации. Склера наших глазных яблок утратила темную окраску где-то на полпути между шимпанзе и человеком. Поскольку ярко-синие радужки моих глаз четко видны на белом фоне, направление моего взгляда очень легко проследить. Я не могу незаметно посмотреть на вас, бросив взгляд искоса. (Кроме того, вы решите, что я замышляю недоброе.)

Но дело не только в этом. Когда наши предки вышли из лесов на равнины, изменилась форма нашего лица и глаз. Лица стали уплощенными. Если человек при желании может прижаться лицом к оконному стеклу или, при попадании торта, испачкать лицо целиком, то у обезьян это не выйдет: их лицо сильно выдается вперед, почти как у всех остальных млекопитающих. Центр человеческого лица – это глаза, а не рот или нос. Наши скулы расположены очень высоко – прямо под глазами. К глазам также привлекают внимание брови и лоб. Даже нос не остается без дела: он указывает, куда повернуто наше лицо. В отличие от множества млекопитающих, у нас очень развиты лицевые мышцы, в том числе вокруг глаз, и даже мышцы самих глаз. Выразительные средства, утраченные нами с потерей хвоста, компенсируются способностью к легкой иронической полуулыбке – которая совсем не то же самое, что открытая радостная улыбка или гримаса.

Как, должно быть, мешали эти эволюционные преобразования их первым обладателям! Они-то привыкли, что направление собственного взгляда не заметно никому, кроме них самих, – и вдруг каждый может проследить за ним. Наверное, хуже этого был бы только Волшебный Маркер, обводящий кружком половые органы, когда вы испытываете к кому-нибудь влечение, или “бегущая строка” на лбу, повествующая о ваших потаенных мыслях.

Однако наши предки справились с этими изменениями, и те стали предшественниками так называемого социального мозга современного человека – мозга, испытывающего особый интерес к лицам и глазам, а также к скрывающимся за ними личностям. За наш социальный интеллект отвечает не одна зона мозга: это целая сеть участков коры и подкорковых образований, но в первую очередь – участки префронтальной коры (прямо под поверхностью лба). Есть нечто прекрасное в том, что глаза – зеркало души – расположены почти непосредственно над этими участками. Однако соединяются они не напрямую: затылочная зона коры, обрабатывающая первичную информацию от глаз, находится в самой задней части головы.

Благодаря этому извилистому пути по коре головного мозга взгляд приобретает смысл – очень много смысла. Взгляд свидетельствует, что мы обратили внимание на что-нибудь, и мы физически реагируем, заметив, что на нас кто-нибудь смотрит. Симпатическая нервная система, которая заставляет нас пускаться бегом при виде льва и успокаивает, когда мы перевариваем обед, считает взгляд достойным интереса. Она реагирует на него так же, как на льва – но спокойнее (если, конечно, это не взгляд льва). По нашему телу распространяется адреналин, сердце начинает биться быстрее, частота дыхания слегка увеличивается, и мы начинаем потеть. То, что мы чувствуем в связи с нарастающим возбуждением, зависит от того, что, по нашему мнению, означает замеченный взгляд. Это диктуется ситуацией: смотрит ли на нас любимый человек (и тогда мы должны ответить ему таким же взглядом) или тот стремный парень в метро (и тогда нужно срочно уходить). Страх и половое влечение живут в голове; тело направляет их по одному и тому же пути.

В любом случае, взгляд всегда заметен. Мы замечаем его с первого дня своей жизни. Новорожденные умеют очень немногое. Однако они с самого начала умеют делать выбор: предпочитают смотреть на лицо, смотрящее на них, а не на лицо, повернутое в другую сторону. Позднее они будут использовать эти взгляды, чтобы обмениваться чувством близости или понимания. Самый простой способ вызвать у младенца улыбку – дать понять, что вы смотрите прямо на него.

Начиная с этих первых взглядов, мы смотрим на тех, кого любим, и, как правило, любим тех, на кого смотрим. Или же тех, кто смотрит на нас: исследователи обнаружили, что в контролируемых условиях незнакомцы, которые смотрят на нас, нравятся нам больше, чем незнакомцы, которые на нас не смотрят. Сидя в зале, мы радуемся зрительному контакту с выступающим. В этом случае мы не только оцениваем этого человека как умелого докладчика или артиста, но и считаем его более сильным, знающим, привлекательным и достойным доверия.

Но когда беглый взгляд утрачивает свою беглость, он становится зловещим. Взгляд незнакомца вызывает неприязнь. Даже взгляд с портрета в состоянии смутить. Портреты эпохи Возрождения кажутся живыми отчасти потому, что глаза изображенного следят за нами, будто заигрывая, пока мы пытаемся ускользнуть от навязчивого взгляда.