Замок Бландинг - Пэлем Грэнвил Вудхауз

Лорд Эмсворт так не думал.

– Может быть, Эрнст еще чего-нибудь хочет? – спрашивал он. – Вы скажите. Бидж, вам ничего не приходит в голову?

– Нет, милорд. Хотя – простите, милорд, – я бы положил крутых яиц и баночку варенья.

– Прекрасно! А еще что?

Глаза у Гледис робко засветились.

– Можно мне цыточков? – спросила она.

– Конечно, – сказал граф. – Конечно, конечно, конечно. Всенепременно. Бидж, что такое цыточки?

– Цветы, милорд.

– Да, сэр. Спасибо, сэр.

– О? – сказал лорд Эмсворт. – Цветы? Да, да, да, да. Понятно. Хм.

Он снял пенсне, протер, надел и посмотрел на сад, весело расстилавшийся перед ним. Цыточки! Ничего не скажешь, они тут были. Флоксы, левкои, ноготки, ирисы, ромашки, гвоздики, лобелии, гелиотроп, анютины глазки… Но кто их даст сорвать? Рыжие усы Макалистера сверкали над этим раем, словно огненный меч.

Просить цветы надо так: ждешь, пока садовник будет в добром духе (это бывает редко), осторожно заводишь беседу, выбираешь момент и спрашиваешь, нельзя ли цветочек-другой в вазу?

– Я… э… – начал лорд Эмсворт.

И остановился, увидев во внезапном озарении, что он – жалкий отпрыск бесстрашных предков, которые, при всех своих недостатках, со слугами обращаться умели. Конечно, у них были кое-какие преимущества – рассердишься, например, и разрубишь садовника на четыре части, – но даже и при этом они лучше его, если из-за его низкой трусости эта замечательная девочка и ее благородный брат останутся без цветов.

– Конечно, конечно, конечно, – сказал он. – Берите, сколько хотите!

Вот почему Энгус Макалистер, притаившийся в парнике, словно зверь в берлоге, увидел страшные вещи: по священному саду, собирая цветы, ходила какая-то девочка, мало того – та самая девочка, которая недавно метнула в него камень. Пыхтя и ревя, как паровой котел перед взрывом, садовник выскочил на дорожку.

Гледис, городская жительница, привыкла к неприятностям, но это уж было слишком. Она кинулась к своему паладину и спряталась за его спиной, вцепившись в фалды фрака.

Лорд Эмсворт и сам испугался. Да, он вспомнил предков и отринул страх, но при этом он думал, что садовник где-нибудь далеко. Когда же он увидел рыжие усы и горящие глаза, он испытал примерно то, что испытывал английский пехотинец при Беннокберне.

Но тут все изменилось.

Казалось бы, пустяк, но для графа изменилось все, когда Гледис, ища защиты, сунула в его руку маленькую горячую ладонь.

– Он уже рядом, – сказал ему комплекс неполноценности.

– Ну и что? – осадил его граф.

– Бей и круши! – сказали предки в другое ухо.

– Спасибо, – сказал граф, – сам справлюсь. Он поправил пенсне. Садовник уйдет? Что ж, наймем другого.

– Да? – сказал граф Энгусу Макалистеру и снял цилиндр. – В чем дело?

Он почистил цилиндр и надел.

– Вас что-то беспокоит?

Он поднял голову. Цилиндр упал. Без него он совсем ободрился.

– Эта дама, – сказал лорд Эмсворт, – собирает букет с моего разрешения. Если вы с чем-то не согласны, сообщите мне, мы потолкуем. Сады, любезный Макалистер, принадлежат не вам. Если вас это огорчает – что ж, ищите другого хозяина… э… более сговорчивого. Я высоко ценю ваши услуги, но не позволю распоряжаться в моих владениях. А, Господи!.. – прибавил граф, немного все испортив.

Природа затаила дыхание. Затаили его и флоксы, и левкои, и гвоздики, ноготки, ирисы, гелиотроп, лобелии, ромашки, глазки. Где-то вдалеке орали дети, видимо – что-то ломали. Вечерний ветерок улегся.

Энгус Макалистер выглядел так, как выглядит птица, на которую зарычал червяк. Ему не хотелось уходить, очень не хотелось. Он любил эти сады, без них он – на чужбине… Он стоял и крутил ус, но это не помогало.

И он решил. Все ж лучше не быть Наполеоном, чем быть Наполеоном в изгнании.

– Фффф! – сказал он.

– Да, кстати, – сказал лорд Эмсворт, – насчет аллеи. Мостить ее не будем. Ни в коем случае. Там же мох. Можно ли портить самое прекрасное место в самом прекрасном парке нашего королевства? Нет, нельзя. Вы не в Глазго, Макалистер, вы в Бландинге. Можете идти.

– Ффф…

Садовник повернулся и ушел в теплицу. Природа задышала. Ветерок появился снова. Птицы, застывшие на высокой ноте, залились трелью.

Лорд Эмсворт вынул платок и вытер лоб. Быть может, это нагловато, но ему хотелось – да-да! – чтобы сейчас пришла леди Констанс.

Она и пришла.

– Кларенс!

Да, она бежала к нему, взволнованная, как садовник.

– Кла-аренс!

– Ты не попугай, – сказал граф. – Я слышал. В чем дело, Констанс?

– В чем дело? Посмотри на часы! Тебя ждут! Ты должен говорить речь.

Лорд Эмсворт твердо встретил ее взгляд.

– Нет, не должен, – отвечал он. – Я не люблю говорить речей. Если они тебе нужны, попроси викария. Или скажи сама. Речь, вы подумайте! – Он обернулся к Гледис. – А теперь, душенька, разреши мне переодеться. Надену что-нибудь человеческое, и пойдем в деревню, потолкуем с твоим братом.

© Перевод. Н.Л. Трауберг, наследники, 2011.

Когда высокородный Фредди Трипвуд бродил по садам Бландинга, его безмятежный лоб прорезала морщина. Стояло лето, сады просто сияли, но это не утешало молодого страдальца. Его не трогали флоксы, от которых лорд Эмсворт зашелся бы в экстазе. Он не замечал лобелий, словно встретил на скачках назойливых знакомых.

Страдал он от упорства тети Джорджианы. С тех пор как он женился на дочери Доналдсона, Фредди истово рекламировал изделия его фирмы. И, приехав для этого на родину, столкнулся с леди Олсоп, казалось бы – идеальной покупательницей: хозяйка четырех китайских мопсов, двух шпицев, семи разных терьеров и одной борзой занимала важное место среди собаковладельцев. Добившись ее покровительства, он, Фредди, считался бы мастером своего дела. Тесть был бы исключительно рад. А этот тесть даже от малой радости извергал, словно гейзер, чеки на пять тысяч.

Однако ни красноречие Фредди, ни священные узы родства не поколебали до сей поры твердокаменную леди Олсоп, предпочитавшую травить собак какой-то мерзостью фирмы Питерсона.

Фредди горько пофыркал. Эти звуки еще не умолкли в садах, когда он ощутил, что рядом – его кузина Гертруда.

Гертруду он любил и не вменял ей грехи ее матери. Именно к нему обратилась кузина, когда ее хотели разлучить с Тушей, и он ей помог, помог настолько, что скоро ждали свадьбу.

– Фредди, – сказала Гертруда, – можно взять твою машину?

– Конечно, – отвечал он. – Поедешь к Туше?