Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский

Я не сразу понял, о чем она. Но через три года в нашей компании я оставался единственным девственником. И через пять, и через шесть. Все мои усилия уложить в постель какую-либо девушку кончались либо скандалом, либо дурацкой ситуацией. Надо мной начали посмеиваться за глаза, а при встречах с друзьями я начал чувствовать себя неловко. Я стал искать способ изменить ситуацию.

Сначала я подумал, что проститутка поможет мне освободиться от власти цыганских чар. Я долго собирался и наконец решился осуществить свой план. Но при первой же попытке выбраться в город, чтобы посетить публичный дом, я подвергся нападению преступников, был избит и ограблен.

Отец узнал, что у меня нет денег, и мне пришлось соврать ему, что я пропил их. Он сократил дотации. Однако стать нормальным мужчиной была моя идея фикс.

Я взялся таскать мешки на мукомольной фабрике, чтобы заработать собственные деньги и не бояться расспросов отца. Во время одной из смен сорвавшийся с подъемника мешок ударил меня по спине, вызвав компрессионный перелом верхнего позвонка. Три месяца я был прикован к постели и должен благодарить Бога за то, что меня не парализовало. Сутулость, правда, как видишь, осталась.

– И ты решил сделать, как велела цыганка? – догадался Ребер.

– Да, – кивнул Карл. – Я приехал в Америку, выучил язык, устроился на работу. Время от времени, не очень настойчиво, я пробовал познакомиться с женщиной, но дальше знакомства дело не шло. Наученный горьким опытом, я боюсь обращаться за услугами к проституткам. Я не рискнул бы получить серьезную травму здесь, за океаном. Честно говоря, я думал, что достаточно мне самостоятельно устроить свою жизнь, как проклятие цыганки развеется. Но история с Лизой показала, что это не так. Видимо, мне придется довести предначертанный путь до конца и вернуться в Германию. Я должен сделать это. Я хочу завести детей и продолжить дело моего отца.

– Знаешь, если бы я не знал Лизу, я бы тебе не поверил! – усмехнулся Грот, снова отпив из стакана. – Понимаешь… Как бы это сказать. Ты единственный, кому она отказала.

– Вот видишь! – Карл залпом осушил стакан и подошел к приемнику. – Проклятие, предсказание… Называй это как угодно!

– По здравом размышлении, – сказал Ребер, – мне все же кажется, что ты сам себе все это внушил. Точнее, поддался внушению цыганки. Я читал о гипнозе. Есть люди, которые могут обжечься о холодную монету, если сказать им, что она раскалена.

– Может быть, – неуверенно ответил немец. – Но вряд ли теперь что-то изменишь!

Нервничая, он слегка повернул ручку приемника, и стрелка милливольтметра тут же качнулась, завибрировала, заметалась из стороны в сторону.

– Черт, я, кажется, что-то тебе сломал! – воскликнул он испуганно и отдернул руку.

– Теперь это не важно, – Ребер махнул рукой. – Я решил снести антенну. Устроюсь на завод радиоприемников, познакомлюсь с девушкой. Женюсь. Заведу детей. На мне такого проклятия, как на тебе, нет. А ты уедешь в свою Германию, и у тебя тоже все наладится. Налей себе еще. За то, чтобы ты счастливо доехал!

28 декабря 1938 года, среда.

Москва, площадь Дзержинского

Дроздов не успел закончить доклад, как огромный, медведеподобный Свержин схватил его за грудки и толкнул на заваленный бумагами стол в своем кабинете.

– Гнида! – проревел он. – Пристрелю гадину!

В глазах начальника полыхал огонь такой ярости, что даже привычный к подобным вспышкам гнева Дроздов всерьез испугался за свою жизнь. Про револьвер в кармане он даже не вспомнил – в данной ситуации оружие было бесполезной железкой. Против системы с «наганом» не сладишь. Да и ни с чем не сладишь, в этом у Дроздова была непререкаемая уверенность.

– Что у тебя за информаторы, мать твою?! – продолжал реветь Свержин. – Как ты им доверяешь? Застал красного командира за блядством и решил раздуть из этого дело? Придушил бы я тебя, тварь! А? Можно подумать, сам никогда не пользовался! Или у тебя отсохло?

Матвей Афанасьевич продышался и рывком поднял подчиненного со стола. Оставив Дроздова стоять, он уселся в кресло, обитое натуральной кожей. Поговаривали, что человеческой, но Дроздов знал, что это досужие вымыслы. На самом деле человеческой кожей у Свержина был обтянут лишь портсигар – его украшала натуральная зэковская татуировка.

Достав из портсигара папиросу, начальник прикурил от спички и уставился на Дроздова.

– Чего молчишь? – рыкнул он уже тише. – Докладывай! Во всех красках и подробностях! Тупица! Купчина недобитая!

– Ну зачем вы так, Матвей Афанасьевич? – юлил Дроздов. – Как лучше хотел! Я решил, что в любом случае следует задержать Петряхова. Никакое задержание не может быть лишним. В крайнем случае… – Дроздов подумал немного и ляпнул: – Оправдаем!

– Дурак ты, что ли, Дроздов? – Свержин изумленно окинул подчиненного взглядом с головы до ног, будто видел впервые. – Как мы можем его оправдать, если ты его уже сцапал? Органы не ошибаются, понял? Это тебе не при царе! Хорошо хоть изнасилование без ляпов сфабриковал, технично. Ну подумай! Из-за шлюхи придется хорошего человека расстрелять. Красного командира! Ну ладно, Петряхова мы расстреляем, на его душе немало крови. Не агнец. Ну а дальше-то что? Ты вот скажи мне теперь, мил-человек, что нам делать с Варварой Стаднюк? Где ее искать?

– Дома, где же еще? Или на фабрике… Ума-то у нее, как у курицы. К тому же она комсомолка. Не вижу ничего сложного.

При Свержине Дроздов старался ограничивать свою привычку к уменьшительно-ласкательным суффиксам и даже старался употреблять те же слова, что и начальник. Несмотря на то, что знакомы они со Свержиным были чуть ли не с детства, медведеподобный громила пугал Максима Георгиевича. Пугал в основном тем, что власти ему партия выделила больше, чем Дроздову. И это очень портило их отношения. И Дроздов не сомневался – Свержин, если что, порешит его, бывшего дружка, в пять минут.

– А вот я сомневаюсь в том, что Варвара такая уж дурочка. Лучше бы ей ни о чем не догадываться, – нахмурился Свержин. – Если бы не твоя дурацкая провокация с этим Робертом, девка спокойно сидела бы дома и ждала братца с военных сборов. На кой ляд тебе понадобилось ее пугать?

– Я хотел выявить ее связи и пресечь их в зародыше, – отрапортовал Дроздов.

– Какой молодец! – Свержин выпустил изо рта густой клуб дыма. – А она раскусила твоего провокатора, дала ему ложную наводку и пустилась в бега.

– Не может быть! – стиснул кулаки Максим Георгиевич и, задрав подбородок, выставил вперед черный клинышек бородки. – Баба ведь, дура! Мозгов, как у курицы!

– Это у тебя мозгов, как у курицы, – усмехнулся Свержин. – Скажи-ка мне, мил-человек, если ты такой умный, почему Вари Стаднюк не оказалось у Петряхова? А? Молчишь? Так я тебе скажу. Я уверен, что она раскусила провокацию. Впрочем, к ней домой выехал наряд, так что мы с минуты на минуту узнаем, как все обстоит на самом деле.