Самые яркие звезды - Анна Тодд

Не слишком ли сложные вопросы я задаю вот так, между прочим?

Каэл глубоко вздохнул.

Чем дольше он думал над ответом, облизывая губы, тем с бо€льшим нетерпением я ждала. Время шло.

– Понимаешь, – промолвил он наконец, – я просто хочу быть хорошим человеком. У меня есть много знакомых – и замечательных, и плохих людей, причем и среди верующих, и среди атеистов. Есть нечто гораздо более важное. Чем гадать, откуда мы взялись, я уж лучше сосредоточусь на том, как жить. Хотя бы в ближайшее время.

То была самая длинная речь Каэла с нашей первой встречи. Обычно без умолку говорила я.

– Не знаю, во что верить, – добавил он и замолчал.

Где-то хлопнула дверца машины. У меня звякнул телефон: пришло сообщение от Элоди. Она пошла в гости к какой-то Джулии, где все – кроме самой Элоди – смогут выпить.

Я положила телефон экраном вниз на бетонное крыльцо.

– Не знаю, – повторил Каэл. – Знаю только, что мне еще долго разбираться с разным дерьмом.

Голос у него дрогнул, и я поняла: речь о чем-то наболевшем. Тяжело слушать такие вещи. В горле у меня саднило; я сглотнула – не помогло. При мысли о том, что успел повидать Каэл в его возрасте – в нашем возрасте, – у меня буквально щемило сердце. Гораздо проще, когда ничего такого не чувствуешь, но я не могу. Я всегда все чувствую, с самого детства. Либо радость, либо печаль – бросалась из крайности в крайность.

– Карина слишком сильно переживает, – говорила мама. – Принимает все близко к сердцу.

Мне страшно хотелось расспросить, что имеет в виду Каэл, однако я понимала: ему будет неприятно. Я ощущала его напряженность и молча смотрела в небо. Оно уже меняло цвет с голубого на оранжевый. Я представила Каэла с оружием в руках – Каэла с его мальчишеской улыбкой. Кто знает, что ему довелось испытать… Его застывший взгляд… Мне захотелось что-нибудь сказать.

– По крайней мере, теперь ты хотя бы в безопасности.

Прозвучало не слишком убедительно, а знай Каэл, что я к нему чувствую, понял бы: слова мои далеки от истины.

– В безопасности? – спросил он. – От кого?

Над нами плыли облака.

Ни громкой музыки, ни ярких огней. И на газоне никто не валяется. Хороший знак.

– Не так уж все страшно, – сказала я.

Отцовский дом стоял в конце тихого тупичка, за ним была поляна, а вокруг – другие дома. Мне пришлось припарковаться на улице: на подъездной дорожке уже приткнулись три машины, две из них незнакомые. Да еще отцовский фургончик – белая колымага, в которую он больше года не садился. Я эту машину терпеть не могла. Приятное воспоминание о нашей единственной давней поездке в Диснейленд давно вытеснили безобразные сцены и разборки на передних сиденьях.

Мои родители, в отличие от многих супружеских пар, не старались друг друга перекричать. Даже в детстве, помню, я предпочла бы откровенные скандалы, какие случаются в других семьях. У нас было хуже. Мама говорила колкости спокойным безразличным тоном. Она била наверняка, знала уязвимые места, умела причинить боль. А мне, маленькой девочке, хотелось, чтобы она кричала, ведь крик хотя бы показывает, что человеку ты небезразличен. Думаю, и папа предпочел бы крик.

Мы с папой справлялись со своими бедами каждый по-своему.

У Каэла в руке засветился телефон. Он взглянул на экран и убрал аппарат в карман. Мне это польстило. Я даже чуточку загордилась.

Кто-то незнакомый вышел из дома и направился в сторону улицы. Каэл провожал его взглядом, пока мы не зашли в дом. Не совсем явно провожал, просто чуть повернул голову, чтобы не выпускать того типа из виду. Я опять задумалась: что же он такое пережил в Афганистане и чего теперь боится? Впрочем, лучше не знать. Да и он, накануне своего дня рожденья, наверняка не хотел бы касаться этой темы.

Уже второй раз я привела Каэла к папе домой. Брайан за четыре месяца наших встреч побывал там всего раза три. Отец ему понравился. Брайан старался произвести на него хорошее впечатление, а сам таращился на Эстеллины буфера. Эстелла тогда была для нас внове, ну и буфера были новые.

Да уж. О ком точно не нужно вспоминать, так это о Брайане. Я оглянулась на Каэла (вот о ком лучше помнить) – проверить, не отстал ли.

По телевизору пела Холзи[7] – раз ее слушают, значит, хотя бы кто-то из этой пестрой компании мне понравится. Я немного успокоилась. Может, не такая уж плохая идея – насчет вечеринки. Собралось не больше десяти человек, вроде все уже не школьники, слава богу. Ни Зарины – единственной Остиновой пассии школьного возраста, – ни ее подруг видно не было. Брата я тоже нигде не заметила, значит, он либо вышел покурить, либо уединился с девушкой. Если не в моей бывшей комнате и не с малолеткой, то и пусть его.

В гостиной было человек пять-шесть, остальные толклись в кухне, поближе к выпивке. Ничего особенного и весьма скромно: бутылка водки, другая бутылка, побольше, – виски и пива хоть залейся.

Мы обошли парочку, поглощенную то ли спором, то ли ссорой, и парня в серой шапочке, судя по выправке – солдата. Остин всегда дружил с военными, еще в школе. С братом мы в раннем детстве заключили договор, что никто из нас служить не пойдет, но его и теперь влекла армейская компания. То ли по привычке, то ли ему было так спокойней – знакомая атмосфера, – не знаю.

Каэл молча стоял рядом со мной, я чувствовала запах его одеколона. Хороший парфюм; возможно, у Каэла есть планы на вечер. У нас полно клубов, где запросто найдешь партнера на одну ночь. Правда, мне не хотелось думать, что Каэл ходит в подобные места.

Я взяла пластиковый стаканчик, налила себе немного водки и побольше клюквенного сока.

– Будешь? – спросила у Каэла.

Он отрицательно качнул головой. Подобрался весь, посмотрел на меня так, будто хотел что-то сказать, потом остановил взгляд на моем стакане.

– Я за рулем, поэтому выпью только один, – словно оправдываясь, сказала я. Хотя за что оправдываться? В случае чего я могу переночевать на своей старой кровати.

– Я не особенно люблю спиртное.

Мог бы и не объяснять. Я вообще не понимала – отчего он так напрягся?

– Мне только пива, – сказал Каэл с рассеянным видом.

Я протянула ему банку. Мы стояли у стеллажа, отделявшего кухню от гостиной. С полок на нас смотрели фотографии: папа, Эстелла и мы с Остином – маленькие. Маму из летописи давно вычеркнули.

Прежде чем открыть банку, Каэл внимательно ее рассмотрел, покатал в руке.

– Светлое? – Он поднял брови. Они были такие густые, что затеняли глубоко посаженные глаза, помогали спрятаться от мира… Хотя он и так отлично прятался.