Самые яркие звезды - Анна Тодд

– Будешь еще? – Он протянул мне тарелку, на которой, маслянисто поблескивая сыром, лежали два толстых куска.

Я покачала головой.

– Смотри-ка, у тебя новый близнец! – Остин указывал на Каэла, и все посмотрели на него, а заодно и на меня. У нас с ним были практически одинаковые джинсы и футболки. Я опять подумала про фотографию, где папа с Эстеллой стояли в одинаковых гавайских рубашках, и покраснела. А Каэл выдал улыбку. Почти незаметную, но улыбку.

– Ха! – бросила я Остину. – Ты-то уехал, вот и пришлось…

В комнате грянул смех.

– Засчитано!

Остин принялся за пиццу. Кусочек сыра отвалился, он еле успел подхватить его языком. Иногда мой брат казался подростком, словно после десятого класса перестал расти. Отчасти этим объяснялось его обаяние – детской непосредственностью. Остин был добрая душа – из тех ребят, что и пожар могут устроить, и из огня тебя вытащить.

Понимает ли его очередная девушка, с кем связалась? Что играет с огнем? Приятная брюнетка с веснушками на щеках и темно-голубыми, почти синими глазами. И одежда была им в тон, а очертания широкой блузы в деревенском стиле повторяли контуры прически – рукава лежали такими же свободными волнами, как и длинные пряди вьющихся волос. Девушка сидела на полу в ногах у Остина, подняв к нему лицо, как цветок поворачивает голову к солнцу. Она явно была им увлечена. Ловила каждое его слово, каждый взгляд. Плечи отвела назад, демонстрируя длинную стройную шейку. Она не сидела, как другие, просто скрестив ноги; такие неизящные позы не для нее. Одну ногу она вытянула, а другой, согнутой, опиралась на колено. Вместе ноги образовывали как бы стрелку, направленную на моего братца. Девушка казалась открытой и беззащитной. Хотя и не без хитрецы.

Язык тела многое может сказать.

Понимает ли Остин, что она планирует и их первый поцелуй, и первое свидание?

Бумажная тарелка у него в руке перегнулась, и девушка подхватила ее за краешек. Брат благодарно улыбнулся, а она сложила губки и так тряхнула волосами, что даже я впечатлилась.

Знакомое кино.

– Мендоса, кажется, ничего, – сказала я.

– Да. – Каэл смотрел на приятеля, угощавшего своей особенной текилой другого парня, которого я видела в кухне. Мне запомнилась его рубашка в черно-белую клетку. Судя по тому, как от парня пахло сигаретным дымом, он недавно выходил покурить. Ну, по крайней мере, некоторые в этой компании достаточно воспитанны, чтобы не курить в доме, – в отличие от многих прежних гостей брата.

– Он женат?

Каэл, чуть повернув голову, кивнул.

– Круто. – Похоже, все темы для светской беседы я исчерпала. Оставались еще погода и спорт, но это уже последнее дело. До такого я пока не докатилась, хотя и была под мухой, и молчаливость Каэла меня раздражала. Не вести же себя как озабоченная одиночка на вечеринке, да еще не где-нибудь, а в папином доме.

Каэл опять кивнул… и все.

Сегодня он слегка ослабил бдительность, и я стала забывать о стене, которой он себя окружил. Однако стена никуда не делась и по-прежнему нас разделяла.

Вот почему я не люблю свидания. Или что там такое у нас было.

Только минут двадцать назад я себе призналась, что меня к Каэлу тянет. Мы стояли рядом в кухне, и я буквально чувствовала тепло его тела. Мое к нему влечение было сильным, почти животным. На какой-то миг я позволила природе одержать верх, но разум все же победил – и стал анализировать причины, по которым я не понравлюсь Каэлу, или почему у нас ничего не получится. Вот такой я «романтик».

Я огляделась. Веселый Мендоса наливал текилу Остину и сидевшей рядом брюнетке. Три каких-то парня устроились на полу, из кухни тоже доносились голоса. Все жили своей жизнью – болтали, слушали, смеялись, пили, игрались в телефонах. Все, кроме единственного человека, с которым мне хотелось общаться.

Моя досада все росла, и к тому времени, когда Остин и его девица начали целоваться (то есть минут через пять), я уже не могла усидеть на месте. Мне нужно было на воздух.

Я встала. Каэл, если и заметил, ничем этого не показал.

Я присела на мамины качели. Ситуация давалась мне нелегко. Уже не впервые я пыталась объяснить манеры Каэла перепадами настроения. Тоже как на качелях: туда-сюда. Не смешно.

Сколько же раз я выходила вот так посидеть на крыльце! Когда мне было одиноко или не по себе, когда хотелось подумать или просто помечтать, я шла на качели. После маминого ухода я часто здесь сидела… Надеялась ее увидеть? Когда папа заявил, что отправит Остина к дядюшке-порнушнику, я тоже пошла на качели. Меня успокаивало размеренное движение вверх-вниз, вперед-назад. Несколько минут на качелях – и дыхание становится размеренным, я успокаиваюсь.

Когда у нас с Брайаном случались ссоры, я усаживалась здесь и искала в своем будущем какие-то просветы. Иногда вслед за мной сюда являлась Эстелла – не может ли, мол, она чем-нибудь помочь?

Она бросала на меня взгляды, которые, видимо, считала сочувственными; я воспринимала их как заискивающие. Словно она надеялась мне что-нибудь продать. Скажем, подержанную машину. А точнее, подержанную мачеху.

Произносила что-нибудь вроде: «Я ведь тоже когда-то была молодой». А мне полагалось ответить: «Ты и сейчас молодая» или «Ты и сейчас очень симпатичная». Но я этот ход пропускала. Не собиралась говорить то, чего она ждала, пусть даже и правду. Потом она говорила, что все у меня будет хорошо, хотя теперь мне нелегко, и она меня понимает. Вот это меня больше всего раздражало. Ну как она могла меня понимать, если совсем меня не знала?! Если я сама себя не знала?!

И вот опять я сижу на папином крыльце, не в силах разобраться со своими чувствами. Молчание Каэла меня убивало. Я хотела позвать его на качели, но постеснялась. Да, ничего из того, что я хотела, не случилось, и теперь я дулась, как ребенок.

Я уперлась ногой в пол и стала понемногу раскачиваться. Скрипнула дверь, и на крыльцо вышел Каэл. Он облокотился на перила и смотрел на меня неподвижным взглядом. Почему-то он теперь казался старше.

Тихонько гудел фонарь, заливавший двор тусклым светом. Виднелись лишь очертания машин, домов, деревьев – то ли из-за темноты, то ли я опьянела так сильно. Да какая разница? Я давно уже ничего не пила, кроме нескольких глотков вина, и теперь меня повело. И вообще, мне стало хорошо.

Я тихонько раскачивалась, зная, что сейчас дыхание выровняется и будет проще притвориться, будто Каэла я не вижу. Я совершенно не хотела заговаривать первой. Рот – на замке, мысли – при себе. Господи, как же трудно понять этого парня! Или он только со мной так держится? Просто смотрит, без задней мысли. Такое редко бывает. Обычно чувствуешь, когда люди к тебе приглядываются, пытаются оценить. «Кто ты такая и есть ли у тебя то, что я хочу?» Каэл смотрел не так. Он наблюдал – и мне это нравилось. Хотя получалось нечестно: он про меня много чего узнал, а я про него – почти ничего. Известные мне факты можно было пересчитать по пальцам одной руки. Почти машинально я так и сделала.