Холодные глаза - Ислам Иманалиевич Ханипаев

после случившегося другого от жителей села ожидать и не стоило. Полицейский, что разбудил меня, появился в конце коридора и жестом предложил мне найти любое удобное место и присесть. Я огляделся: кушетку занимали мужчины, которые после моего появления поубавили тон, но продолжали обмениваться мнениями на аварском, поочередно склоняясь к уху собеседника.

Женщина стояла в уголке и смотрела в окно на улицу. Она держала в руках белый мятый платок. Рядом с ней было три стула. Я подошел и, указав на один из них, спросил:

– Можно?

– А? – Она встрепенулась, невидящим взглядом проследила за моей рукой и помотала головой: – Нет, я постою.

Я решил ничего не объяснять и, взяв один из стульев, отошел чуть подальше и сел. С улицы послышался крик. Один из мужчин привстал, выглянул в окно и сказал что-то на аварском второму. Я понял это так:

– Смотри, ******* ******* люди ****** ****. Что им *****?

– ***** ***** *** *** думал? Оставь, – прозвучало в ответ.

Мне стало интересно, я подошел к окну, где была женщина, и выглянул. На улице стоял с десяток человек, не считая пятерых полицейских, вяло охранявших вход в гостевой дом. Из этого окна трудно было разглядеть единственную сельскую дорогу, по которой я сюда заехал, но неторопливо спускающихся людей я заметил. Один из жителей ткнул полицейского пальцем в грудь и начал что-то кричать вперемешку на русском и аварском. Тот оттолкнул его. Местные жители, будто натренированные охранники, быстренько развели их в разные стороны.

– Что вам нужно? – произнес я вслух, безрезультатно пытаясь разобрать крики.

– Кто-то из жителей сказал, что тут держат виновника, которого поймали ночью, – сказала на довольно хорошем русском стоявшая рядом женщина.

Я взглянул на нее, увидел красные заплаканные глаза и сразу решил, что она родственница жертв. Кому еще так плакать?

– Кого-то поймали? – уточнил я.

– Нет.

– А почему они так уверены?

– Это село, – грустно улыбнулась она. – Кто-то что-то скажет, и начнется… Никто не будет ни в чем разбираться. Они просто ждут, пока полиция укажет на кого-нибудь пальцем.

– Понятно… – сказал я, а потом зачем-то добавил: – Снег пошел.

Мне показалось, что это замечание сможет слегка разрядить обстановку, ведь это снег. Все любят снег. Снег – это добро, детство, легкость, кока-кола и мандарины, все что угодно, но точно не зло.

– Вы репортер? – спросила она.

Я обернулся и заметил, что она смотрит на мой фотоаппарат, лежащий на стуле.

– Да.

– Али о вас говорил, – пояснила она и села.

По ее лицу я понял, что она не планирует ничего мне объяснять, и мне оставалось лишь догадываться, кто такой этот Али и что он про меня наговорил. Я собирался сесть на свое место, как вдруг заметил вспыхнувший взгляд женщины. Она вскочила со стула, глядя в окно. Я тоже выглянул и увидел, как два сотрудника слегка неуверенно пытаются заставить толпу освободить дорогу. Народ, которого стало заметно больше, нехотя сделал несколько шагов назад. Черная «камри», а за ней и серебристая «королла» подъехали к самому входу и тем самым перегородили дорогу сборищу, что, естественно, никого не обрадовало. Из «камри» вышли Заур и еще два человека, а из «короллы» – низкий седой мужичок лет шестидесяти в черном пальто и меховой кепке, какие любили носить криминальные и политические деятели Дагестана конца девяностых. Полицейские, увидев не столько Заура, сколько того, второго, мгновенно взбодрились. Один подбежал к мужичку и согнулся почти пополам, чтобы тот дотянулся до его уха, услышал что-то и посмотрел на мужичка как-то по-новому. Тот сделал рукой непонятный извилистый жест и опять что-то сказал. Полицейский кивнул, приняв команду, и подозвал всех остальных. Заур дождался мужичка у входа, и вместе они вошли.

– Заур, это не он! Заур! – завопила сразу женщина. – Мухтарович, скажите ему, это не Али!

– Не лезь! Мы во всем разберемся! – рыкнул в ее сторону Заур, который был явно не в настроении, и потому я решил остаться в своем в уголке. Надо будет – позовут.

Тем временем женщина не унималась, в слезах она начала взывать к мужичку:

– Мухтарович, пожалуйста!

Мужик остановился, а Заур, не обращая на них внимания, пошел в конец коридора. Навстречу вышел полицейский, разбудивший меня, и коротко произнес: «Готово». На это Заур кивнул и пошел в другую сторону коридора, туда, откуда недавно спустился я.

– Заур ***** из-за меня, вы же его знаете! **** *** ****** всегда! – в слезах выдавила женщина на аварском.

– Успокойся, Марият. Никто никого не обвиняет. Мы зададим простые вопросы Али и другим двум. Сюда еще шесть человек привезут. Никто никого не обвиняет, да? – повторил мужик в ожидании какой-то реакции женщины. Она еле заметно кивнула. – Это самая простая работа. Проверяют всех подозрительных.

– Али *****?

– Так получилось. Просто **** ***** ********* *** с другими охотниками. Он же старший, он несет ответственность. Тут будет много других.

– Ты же знаешь Заура.

– Знаю.

– Он захочет отомстить.

– Никто. Никому. Не будет. Мстить, – отчеканил мужик.

– Ты *****?

– Да. Не волнуйся. Я тут старший. Все у меня под контролем. ***?

– ***, – сказала она что-то и, как мне показалось, успокоилась.

– Эй! – грубо подозвал меня молодой полицейский.

Честно говоря, я видел его в третий раз, но уже возненавидел за этот дерзкий тон и неприкрытую неприязнь. Впрочем, «неприкрытая неприязнь» окружила меня еще вчера, когда примерно в это же время я въехал в это село, и больше не покидала. Наивный дурак, надеявшийся заполучить суперкрутой материал, который вознес бы меня в топ самых цитируемых журналистов.

– А?

– Не напрягай меня. Сядь на свое место. – Полицейский ткнул пальцем в стул, где лежала камера. Долбаный Шерлок Холмс применил дедукцию и понял, какой из стульев мой.

Дверь с улицы открылась, и внутрь вошел единственный человек, приветливо улыбнувшийся мне при знакомстве, – участковый Каримдин. Высокий и худощавый вчера, сегодня в дутой куртке он показался мне довольно внушительным.

– Чё? – грубо спросил его отморозок-полицейский, который с виду годился ему в сыновья.

– Обстановка нехорошая. Местных все