Нелюдь - Александр Варго

– Такая… – эхом повторил Константин. – Но жить надо.

– Всякое? С кем угодно? – тихонько, недоверчиво переспросил сын. – А почему именно с нами?

Камский прижал его к себе. Чуть поколебался, но всё же прогнал возникнувшее желание рассказать сыну о том, что случилось одиннадцать лет назад. Зачем? Утешить? Сейчас-то какой смысл в таком утешении…

– Не знаю, Женя… Не знаю.

Следующий вопрос Женьки был таким, что Константину показалось – ослышался.

– А если и меня завтра не станет?

– Женя, ты о таком даже не думай, – негромко припечатал Андрей Игоревич. – С чего вдруг?

– Ну, ты же сам сказал: «Всякое бывает».

Камский встряхнул сына за плечи, посмотрел в глаза – так, что тот не выдержал, отвёл взгляд.

– Не смей о таком даже думать, не то что говорить… – медленно сказал Константин, стараясь не сорваться на крик. – Чтобы я больше ничего похожего… Понял?!

Женька поспешно кивнул, всё так же пряча глаза. Константин снова прижал его к себе, Андрей Игоревич крепко обнял их, торопливо бормоча: «Всё, всё будет хорошо».

На поминках Камский выпил две стопки, а остальное время сидел, ковыряясь вилкой в тарелке, лаконично кивая на звучащие соболезнования и вяло поддерживая возникающие разговоры. В голове неугомонно хороводилась троица: «Жить надо», «А почему именно с нами?», «…меня завтра не станет?».

Уснул он лишь перед самым рассветом. Резко, словно его на аркане сдёрнули в чёрную полынью забытья, утянув на самое дно.

Проснулся Константин под вечер. Сына и Андрея Игоревича дома не было. Отец позвонил через несколько минут и сказал, не размениваясь на предупреждения и тому подобное. Срывающимся, густо простёганной тоскливой растерянностью голосом:

– Женя пропал.

Год спустя.

Сон не был похож на сон. Он отличался поразительной чёткостью, без перескоков и провалов: невероятной, шокирующей осязаемостью…

Женька быстро шагал впереди, ни разу не обернувшись на отчаянные просьбы отца. Прямая и висящая в сумеречной пустоте тропка была неширокой: шага полтора, от силы – два. Отца и сына разделяло метров пять, и Константин не мог сократить расстояние хоть на сколько. Женька непостижимым образом улавливал попытки Камского подойти поближе и тотчас же ускорял шаг, идеально выдерживая прежнюю дистанцию. Эта странная игра в догонялки длилась уже несколько минут, и Камский не хотел гадать, каким будет её финал.

– Женя, стой! – в очередной раз крикнул он. – Повернись! Да стой же!!!

Эта просьба разделила судьбу предыдущих. Сын продолжал шагать в неизвестность с прилежанием механизма, получившего всего две задачи: не слушать и не подпускать к себе идущего позади человека…

Камский пересилил страх разорвать расстояние ещё больше: замер. Женька остановился миг в миг, зеркальным отражением, сохраняя неподвижность. Лишь крепкие плечи сына еле заметно обозначали дыхание – спокойное, ничуть не похожее на дыхание подростка, отшагавшего не меньше километра в серьёзном темпе.

Константин облегчённо выдохнул, едва пересилив рефлекторное желание прикрыть глаза. Жутко боялся хоть на миг выпустить Женьку из вида, боялся, что сын опять пропадёт, исчезнет без следа…

Дичайшим усилием заставил себя успокоиться. Сказал как можно мягче и убедительней:

– Сынок, нам с дедушкой плохо без тебя. Я прошу, иди ко мне…

Женька не двигался.

– Что случилось? – спросил Камский: голос всё-таки подвёл, без малого не став стоном. – Да не молчи… Обернуться ты хотя бы можешь? Пожалуйста, я прошу тебя…

Наступившее безмолвие не принесло никаких изменений.

– Женя… – сказал Камский, чувствуя, что вот-вот сорвётся: дрожали губы, в голове мутилось. – Сынок… Ты куда пропал? Почему?

– Ты знаешь, почему…

Вкрадчивый и чуточку смешливый голос не принадлежал сыну. Константин понял это практически сразу, без лишних сомнений и уточнений.

Поспешно переступил на месте – и снова дальше… Вертя головой во все стороны, кромсая сумерки до предела напряжённым взглядом, высматривая ответившего.

Вокруг была пустота. Камский осмотрелся заново, с тем же итогом. Женька стоял в прежней позе, никак не отреагировав на перемены.

Константин тягуче сглотнул, до боли сжал кулаки.

– Кто ты?!

– Я? – безмятежно откликнулась пустота: голос был бархатистым, звучным, располагающим. – А какая разница? Кстати, на некоторые вопросы лучше не знать ответов…

– Отпусти сына!

– Интере-е-есный поворот… С чего вдруг такое убеждение, что его кто-то держит?

Камский дёрнулся, чтобы ответить, но вместо этого крепко сжал зубы. Убедительного ответа на вопрос у него не было.

– Вот, так оно правильнее, – одобрила пустота. – Болтать не по делу – все горазды, а ты попробуй промолчать, когда надо…

– Почему он пропал? – снова спросил Константин. – Я не знаю…

– Всё ты знаешь. – Насмешка в голосе стала более ощутимой, выпуклой. – Подумай как следует, память напряги… Найдёшь ответ.

– Подскажи хоть, – быстро, напряжённо бросил Камский.

– Не-а… – так же насмешливо протянула пустота. – Не вижу смысла. Сам, всё сам… Там ведь ничего сложного. А вот сквернословить – ни к чему.

Мысленно заматерившийся Константин осёкся. Потом коротко и глухо рыкнул: метнулся к Женьке. Сын сорвался с места одновременно с ним. Рывок Камского был бешеным, так он не бегал никогда в жизни, но клятая пятиметровка никак не хотела укорачиваться…

Сумерки отмерили погоне от силы секунд десять, а потом их начала вытеснять тьма. Она беспощадно растворила в себе Женьку и тропу, ослепила Камского. В ней появились звуки, много звуков: откровенно пугающих, а иногда и вовсе жутких…

Удары в ореоле влажного хруста.

Неразборчивое, озлобленное бормотание с отчётливой примесью безумия.

Частое, затравленное дыхание.

Хихиканье, от которого хотелось вскрыть себе вены.

Прерывающийся тошнотворным бульканьем скулёж.

Жадное, захлёбывающееся чавканье.

Треск.

Утробные стоны.

Предвкушающее звериное порыкивание.

Скрежет.

Щелчки падающих капель.

Позвякивание металла и умоляющий шёпот…

Ублюдочная какофония звучала в приличном отдалении и не становилась громче, но сильно легче от этого не было.

К ней быстро добавились запахи. Пахло разложением, дерьмом, затхлостью, ещё чем-то смутно знакомым и поганым. Эту смесь венчал запах свежей крови…

Шаги сына, хорошо слышимые даже среди стонов-хихиканья-скрежета, стали быстрее, Женька убегал всё дальше и дальше. Константин пробежал ещё немного, сжигая в этом запредельном броске последние силы. Остановился и заорал, задыхаясь от усталости, смешанной с бессилием и яростью: