Лавровый венок для смертника - Богдан Иванович Сушинский

попытаться ограбить местный банк? Или, на худой конец, изнасиловать барменшу отеля «Норд-вест»?

— Исключено. Становиться уголовником я не желаю. К тому же меня убедили, что ты здесь правишь, как император. Все в твоей воле.

— Какое преувеличение! Кто этот мой враг?

— И что власти округа, не говоря уже о стране, попросту забыли о существовании «Рейдер-Форта», отдав его на откуп тюремной администрации и городской мэрии.

— Ты даже не замечаешь, какие опасные речи произносишь, — упрекнул его Рой, недобро сверкнув глазами. — «На откуп… администрации и мэрии…» На самом же деле здесь все в пределах закона, мистер Эвард. Того закона, который вы, лично вы, — предался он официальному пафосу, — провоцируете меня преступать.

— Вот уж не думал, что окажусь в роли самого отпетого закононарушителя Рейдера.

— Я предлагал тебе знакомство с адвокатом Шеффилда, ты отказался. Теперь придется знакомиться самому. К твоему счастью, с женщинами на острове не так уж плохо, как могло бы показаться, глядя с палубы «Странника морей» на его скалистые берега.

Эвард рассеянно провел его взглядом до калитки, так и не решив, как выйти из словесного тупика, в который сам себя загнал. Согред уловил это и понял: если он сам не вернется к этому разговору, время будет упущено, а возможность — тоже.

— Я понимаю, что ты вправе обидеться, — молвил уже из-за узорной металлической калитки.

— Да, вправе.

* * *

Для виду Согред еще немного помялся, поправил галстук и вновь вернулся во двор.

— Если честно, у меня возник один план. Правда, я не знаю, как ты воспримешь его и насколько могу быть уверенным, что, добравшись до материка, не станешь распространяться обо всем происходившем в тюрьме «Рейдер-Форт».

— С бульварными газетенками, способными поднимать вой по любому поводу, никогда не сотрудничал.

— Что делает тебе честь. А главное, это уже более серьезный разговор. — Он приблизился к Грюну, почти по-отцовски поправил изогнувшийся лацкан его пиджака… — Обычно я хожу на работу пешком. Предлагаю пройтись.

— Пойдем.

— Или, может, не стоит? Как считаешь? Нужно ли, чтобы нас видели вдвоем? — Он открыл гараж, вывел «мерседес» и предложил Эварду сесть в салон. Там он незаметно включил записывающее устройство — так, на всякий случай. — Видишь ли, как обстоят дела… Получается, что я многим обязан Шеффилду. Это он помогал мне публиковать первые рассказы.

— Шеффилд?! Брось! Он тогда еще и писателем-то не был. Тогда он еще был никем.

Согред грустно улыбнулся. Вот только Эвард вряд ли мог догадаться, что улыбка совершенно не касалась воспоминаний о помощи, которую якобы оказывал ему Том. Просто Согред понял, что заврался. Это заставило его критически оценить все свое поведение во время бесед с Эвардом и прийти к выводу, что он — полнейший дилетант, понятия не имеющий об организации подобных сделок, в руки не бравший ни одного детектива.

— В литературном мире — да, он тогда еще был никем. Зато обладал связями, по крайней мере, с тремя издательствами. В этом ему помогала Эллин Грей, ставшая затем его литературным агентом, адвокатом и конечно же любовницей. — Он взглянул на Эварда.

— Ясно, — едва заметно кивнул тот, и Согред так и не понял: поверил ли ему Грюн, или всего лишь решил исчерпать тему. — Казнь, как мне представляется, это целый ритуал. А в таком процессе важна любая деталь: как доставляют в камеру для казни; как усаживают на электрический стул… Как ведут себя при этом обреченный, палач, прокурор. Успех рассказа будет зависеть от компетентности автора, от нескольких важных деталей; наконец, от того, как писатель сумеет воспроизвести натурализм самой казни.

— …Другое дело, что у нас, как и во всякой провинции, этот ритуал существенно упрощен, — неожиданно поддержал его начальник тюрьмы. — Тем не менее… Ты уверен, что хочешь пройти через него? Конечно же это будет спектакль. Конечно же и мой заместитель Коллин, который организует тебе это, и ты сам — будете понимать, что происходящее — всего лишь фарс. Но если ты готов пройти через него…

— То есть я должен присутствовать на казни Шеффилда?

— Причем здесь Шеффилд? Никакой казни его не будет. По крайней мере, в эту пятницу. Тут может возникнуть любопытный вариант. Только так, если он тебя в чем-то не устраивает… Одно слово и… «воля клиента».

— Идет.

— Предупреждаю, что это будет стоить тебе двух бутылок коньяку и дюжины бутербродов, на всю компанию.

— Только-то и всего.

— Словом, Эллин тебя слегка загримирует, и в четверг под вечер ты сядешь в камеру вместо Шеффилда. Детали я беру на себя. А на рассвете, или даже вечером, к тебе явятся мой заместитель Коллин, помощник прокурора и врач. И поведут тебя в камеру экзекуций. На электрический стул. — Согред рассмеялся и похлопал его по плечу: — Все будет, как в натуре: тебя усадят, привяжут, дадут возможность прочувствовать. Вот только до рубильника дело не дойдет. Тут уж извини.

— Рубильник меня как раз и не интересует.

— Напрасно, — многозначительно упрекнул его Согред. — Как ты сам только что признал, в таком деле всегда важны детали. Иногда они многое значат.

— Ну, рано или поздно, дойдет и до рубильника. Только не в этот раз.

Согред благодушно покряхтел. Шутка будущего узника была им воспринята и даже по достоинству оценена.

— Если честно, мне интересно будет узнать, как все это способно выглядеть на страницах твоего рассказа. Так что резервирую за собой право первого прочтения и первой рецензии.

— Вот теперь начинает просматриваться и твой интерес, — остался доволен своей прозорливостью Грюн.

— Словом, у тебя появится достаточно времени, чтобы побыть в шкуре смертника. Если честно, я сам дважды проходил — условно конечно — через ритуал казни, примеряя эту самую «шкуру» на себя. Вдруг когда-нибудь пригодится. Несмотря на то что дал себе слово не возвращаться в литературу. И тогда же, в пятницу, ты уплывешь на «Страннике морей».

— А что произойдет с Шеффилдом?

Согред с удивлением взглянул на Грюна.

— Что за странные вопросы? Ты ведь знаешь, что он приговорен. Так что, извини, у Шеффилда с отплытием не получится. Ему придется вернуться в камеру, чтобы через какое-то время пройти тем же путем, только уже без надежды когда-либо попасть на «корабль свободы». Зато мы подарим ему как минимум семь суток жизни, за что он тоже будет нам признателен. Вот и все. Что еще я могу сделать и для него, и для тебя? — И, не дожидаясь ответа, спросил: — Сколько времени остается у тебя для написания рассказа, то есть до окончания срока подачи произведений?

— Не более полутора месяцев.

— Ну, знаешь, для писателя, набравшегося