Мир-село и его обитатели - Алексей Шепелёв

Нужно что-то комплексное, целостное, наглядно-образное, может быть, близкое чем-то к художественной литературе, киноискусству или документалистике, к философии, к социологии в высшем её роде… Но при том стоять на стрёме: и учебники правильные, и пособия, и как бы и всю «систему» – всё могут испортить кадры!..

Про свои школьные годы чудесные я, однако, могу сказать и две хорошие вещи. Во-первых, подготовка всё же была на уровне (это я с удивлением понял, очутившись на подготовительных курсах в университете: все эти тамбовчане-отличники были в таком, допустим, основном предмете, как русский язык, кто в лес кто по дрова), и дисциплина, соответственно, тоже. Во-вторых, мне повезло, что в нашей школе всё же работали мужчины – это в большинстве случаев благотворно уже само по себе.

Сейчас же другие времена настали. Рассказывает моя мать, она работает в школе. Классический случай: в начале сентября сочинение о том, как провёл лето…

– Артём, пиши, как ты провёл лето: может, ездил куда-то, о природе…

Опять нечленораздельные звуки недовольства и переминание. Никуда он не ездил, и природа ему по барабану.

– Пиши, что запомнилось, свои впечатления. «Вот прошло лето…» – и дальше то, что ты вспоминаешь. Что ты вспоминаешь?

– Ничё.

Его родитель Зюзик за все восемь лет обучения едва сказал две-три односложных фразы (кроме заученного, как у куклы, «Я не учил» и «Я не знаю»), но написать-то несколько сентенций о природе, я думаю, ему пришлось. Родимая Берёзовка – школа-трёхлетка с тремя учениками, пятнадцать дворов, степь да степь кругом, вернее, колхозные поля, по краям с посадками – но всё равно про какой-то поход на речку или пруд – купаться или рыбу ловить, коров или овец пасти…

Нынче же и не до этого – да и пойти-то некуда – в моде другой даунфишинг: всё на экране или на экранчике, не выходя за порог. Трубки у всех почти, а едва пузырь выговаривает это слово, лепечет: «сэн-сырный». В наш просвещённый век и в классах нередко воняет мочевиной от таких детишек, то все они в соплях, в слюнях – такого раньше и в детсаде не было! Какая уж тут «дисциплина» (по-новому, наверно, называется «самосознание и креативность» – по новой моде, в противовес совку, все лодыри страшные), какие «поведение» и «прилежание»! Попробуй в 90-е ещё ругнись иль закури (конечно, все ругались и многие курили – но не в школе!) – боялись; к взрослым отношение иерархическое было крепче, чем гранитный постамент. С небольшими только трещинками…

Мама, кстати, работала в детском саду заведующей и целое поколение выпестовала. И в начале 90-х кто бегал в ползунках – приличные и развитые по сравненью с нынешним дегенератством индивидуумы. Тут не приходится, увы, особо долго подбирать слова: всё видно невооружённым взглядом, бросается в глаза, остаётся лишь констатировать. Сейчас такое ощущение, что к размножению поощряются государством только те, кто готов плодиться и существовать, как клопы, в грязи, живя лишь настоящим и ничего вокруг не осознавая. И образование соответственно этому настраивается и урезается.

Вот мама, к примеру тоже, я поражаюсь нынче, где только не работала: бухгалтером в правлении; поваром и даже заведующей столовой; на весовой, на прополке и сборе свёклы и т.п.; упоминаемыми здесь завклубом и завдетсадом; главой администрации села; теперь вот в школе, лет уже 15; и даже, кажется, совсем недолгое время, но пару раз – в библиотеке. Такой «карьерный рост», что и говорить, возможен только в сельской местности! (Был возможен – что и говорить!) По образованию электрик (!), везде она училась, оканчивала какие-то училища и курсы…

И вставим интермедию ещё. Мы, кстати, в младших классах учились в «интернате» – в здании на отшибе (потом в нём как раз был детсад – уже не бродячий по избам, а вполне стационарный) … Потому что в школе не хватало места (при том, что в нашем классе было четыре человека, а в смежном с нами, занимавшемся в одной комнате, человек восемь). Это было некое изгойство, и даже, может, не надуманное второклашками. «Четыре калеки», собранные из не особо благополучных семейств (моим родителям было всё равно, что я к такой компании примкну – а мне-то и подавно), – само по себе вроде бы не так заметно, «класс как класс, только маленький», «на выселках» с глаз долой, но на фоне другого класса, который на год младше… «Председательские дети, учительские дети!» – не раз я слышал роптанья однокашников (при этом мне намекалось, что я как бы из их, из тех числа, и здесь-то, в андерграунде, не у места). Действительно, там были как на подбор (да и действительно подобраны) все учительские дети – человек десять! – элитный класс. Но меня почему-то туда не тянуло: всё забубённо-интеллигентское, учительско-государственное и напыщенно-представительское меня как-то и тогда инстинктивно отталкивало. Может быть, в том числе и потому, что попал именно в такой «изгойский» класс – в коем, конечно, пришлось с самых юных лет «закаляться».

Помню, как только нас перевели «в большую школу», случилась война и революция. (Возглавлял её не я – мне, простите за повторы, было всё равно; но «на защиту» встать в строй я был обязан.) Вот не забуду «кинокадр»: как на задворках школы тот же Зюзик тузил – не буду врать, что собственно председательского пухловатого сынка, но отпрыска председательского соседа! Что называется, на пинки поднял – какая, простите, прелесть! Сам длинный, тощий, мелькают не кроссовки – тапки какие-то старушечьи синие – мягкие, дырявые, войлочные! И мы вокруг все врукопашную… И пока пинчил, зацепил за булыжник – высыпанный из котельной шлак – и оторвал подошву!

Зюзик сей – тихоня ушастый затюканный, голубой воришка этакий – «и не подумаешь». Вот классовая ненависть – задали мы буржуйчикам округлым! А потом нам – директор, и долго корили мамы-учителя: «Откуда в вас такой фашизм?..».

Что такое фашизм настоящий мы, кстати, знали чётко – это уж в школе было приоритетным; впрочем, так же чётко мы знали, кто такой Великий Ленин (все кроме Зюзика – он и на сакральное пожал плечами и пробормотал: «не знаю»! ), и что жизнь после Великой Октябрьской революции изменилась к гораздо лучшему. Ну, и что у нас самая большая страна, мы никогда ни на кого не нападали, всех побеждали, и вообще у нас всё самое большое и лучшее, надо только не затеряться на периферии…

А вот краеведческий аспект советская власть и её образование не сильно развивали: то, что было снесено, то и совсем под лёд ушло – сверху новое строится – большое, большее и лучшее. Про войну ещё можно и нужно, а чуть дальше и глубже – пустота. Я, признаться, в молодые свои годы с пренебрежением относился к краеведению: думал, что ничего до нас и не было – ни в Тамбове, ни тем более в Сосновке. А кое-что, оказывается, за обрывом было: усадьба Асеева, восстание Антонова, работа Платонова… Теперь читаю в Википедии: оказывается, село именовалось Александровка, принадлежало такому-то (вроде как даже Голицыну и Бенкендорфу), была тут церковь Покрова (и даже к ней приписная в деревушке где-то рядом), мельница большая, и население какое-то чуть не трёхтысячное, две школы: земская и церковно-приходская!.. Не знаю, возможно, тут местные (или неместные) краеведы-интернетчики, как водится, опять всё перепутали (скорее, с той, «Большой Сосновкой», откуда основатели нашей выходцы), во всяком случае, про церковь, разрушенную «сразу после революции». Но и при минимуме правды советское состояние сопоставимо с досоветским, а уж постсоветское-сегодняшнее – сплошное нисхождение, поддерживаемое только мишурной бодростью телеэкранов.