Когда пируют львы. И грянул гром - Уилбур Смит

«К джентльменам настоятельная просьба не курить».

Саул не смог упросить Руфь отправиться вместе с ним, она отговорилась головной болью. В глубине души Саул был этому даже рад. Он понимал, что ее присутствие может только испортить долгожданную встречу с Шоном Кортни. Очень ему не хотелось вести с ним вежливую светскую беседу о погоде и о здоровье, спрашивать, как он себя чувствует, и говорить, что он должен обязательно как-нибудь прийти к ним обедать. А как было бы нелегко удержаться и не выругаться, если очень захочется, а в присутствии Руфи это вообще невозможно.

Вчера, в первый день отпуска, он с горячим энтузиазмом расспрашивал ее про Шона. Сколько раз она его посещала? Как он себя чувствует? Сильно ли хромает? Правда, он удивительный человек? Дважды она сдержанно отвечала, мол, нет, хромает не сильно, да, он был очень мил. И вдруг до Саула дошло. Шон ей не понравился. Сначала он этому не поверил. Попытался продолжить разговор. Но она отвечала односложно, и каждый ее ответ только подтверждал его подозрения. Конечно, прямо она ему этого не сказала, но все было более чем очевидно и так. По какой-то причине она невзлюбила Шона, причем, по-видимому, до отвращения.

И теперь Саул сидел в приемном покое и размышлял над причиной этого ее чувства. Вероятность того, что Шон ее чем-то обидел, он отбросил сразу. Если бы произошло именно так, Руфь не осталась бы в долгу, а потом сама с удовольствием рассказала бы ему все.

Нет, думал Саул, тут что-то другое. Как купальщик, который собирается нырнуть в ледяную воду, Саул, образно говоря, сделал глубокий вдох и бросился в неизведанные пучины процессов, происходящих в женской головке. Может быть, мужественность Шона так подавляет собеседника, что способна оскорбить? Или наоборот, он не оказал ей привычного для нее внимания? А ведь Руфь привыкла к самым экстравагантным реакциям на ее красоту. Или может быть… А с другой стороны, может быть, и Шон… Выбиваясь из сил, Саул барахтался в этой пучине, когда внезапно, словно жертва кораблекрушения, что в последний раз вынырнула на поверхность океана и видит перед собой огромный корабль, с борта которого спускаются на воду спасательные шлюпки, он отчетливо понял, в чем тут дело.

Руфь просто ревнует!

Саул откинулся на спинку стула, пораженный глубиной собственной проницательности.

Его прелестная, горячая женушка ревнует его к Шону, завидует их дружбе!

Ласково усмехаясь, Саул понял, как ему успокоить Руфь. Придется несколько умерить свои похвалы Шону. Надо просто как-нибудь собраться вместе и в присутствии Шона уделять Руфи как можно больше внимания. И еще ему надо…

Потом мысли его потекли по другому руслу: он стал думать о Руфи. И, как всегда, когда он слишком напряженно размышлял о ней, Саул в который раз испытал чувство потрясенного недоумения, словно нищий, который вдруг выиграл в лотерею огромную сумму денег.

Он познакомился с ней в Йоханнесбургском клубе любителей скачек. Увидев ее еще издалека, он сразу влюбился по уши, и, когда его представили ей, его обычно бойкий язык вдруг отяжелел во рту, он не мог связать и двух слов, только ежился и молчал. Дружелюбная улыбка, которой она его наградила, обожгла его, как паяльная лампа, и у него возникло такое чувство, будто еще немного – и на лице его вздуется пузырь.

Той же ночью, оставшись один в своем жилище, Саул составил план действий. Для его осуществления он выделил сумму в пять сотен гиней, то есть ровно половину всех своих сбережений. На следующее же утро начал собирать о ней сведения и уже через неделю накопил огромный объем информации.

Ей было восемнадцать лет, в Йоханнесбурге она гостила у родственников и собиралась оставаться еще полтора месяца. Руфь происходила из богатой семьи пивоваров и содержателей гостиниц, проживавших в Натале, но родители ее умерли, оставив ее сиротой, и опекуном ее являлся дядя. В Йоханнесбурге она каждый день каталась верхом, по вечерам ходила в театр или танцевала с кавалерами, составлявшими ее свиту, кроме пятницы, когда посещала Старую синагогу на Джеппе-стрит.

Первым делом он нанял лошадь и подстерег ее на верховой прогулке с кузеном. Она его даже не вспомнила и проехала бы мимо, но острый язычок его, который он три года оттачивал в Йоханнесбургской коллегии адвокатов, наконец ожил. Не прошло и двух минут, как она смеялась, а уже через час пригласила на чай к своим родственникам.

На следующий вечер он заехал за ней в роскошной карете и отвез обедать в «Кэндис-отель», а потом в компании друзей Саула они отправились на балет.

Через два дня она пошла с ним на бал Коллегии адвокатов, и тут оказалось, что он превосходно танцует. В великолепном новеньком вечернем костюме, с некрасивым, но подвижным и выразительным лицом, невысокий, всего на дюйм выше ее ростом – она была пяти футов и шести дюймов, – умный и притом блестящий острослов, благодаря чему у него образовался широкий круг друзей, он идеально подходил для того, чтобы выгодно оттенять ее красоту. Когда он провожал ее домой, взгляд ее выражал мечтательную задумчивость.

На следующий день она посетила заседание суда и слушала его блестящую речь в защиту одного джентльмена, обвинявшегося в вооруженном нападении с целью нанести потерпевшему телесные повреждения. Его выступление произвело на нее огромное впечатление, и она уже не сомневалась, что со временем он достигнет в своей профессии больших высот.

Еще через неделю Саул снова продемонстрировал недюжинное красноречие, признавшись ей в страстной любви. На семейном совете его предложение было рассмотрено и признано достойным, и теперь оставалось только оповестить родственников и разослать приглашения.

И вот теперь наконец, через четыре года брака, у них должен будет родиться первый ребенок. Размышляя об этом, Саул улыбался от счастья. Завтра он попытается отговорить жену назвать ребенка этим странным именем: Сторма. Дело предстоит непростое, но вполне достойное его таланта убеждать. За четыре года Саул имел возможность убедиться, что если Руфь вцепится во что-то своими маленькими белыми зубками, то уже не отпустит и будет держать, как бульдог. Понадобится много ловкости и искусства, чтобы заставить ее ослабить хватку, не вызвав при этом ее ярости. Перед гневом своей жены Саул преклонялся.

– Уже четыре часа, – улыбаясь, сообщила маленькая белокурая медсестричка, сунув голову в дверь приемного покоя. – Заходите, пожалуйста, уже можно. Вы найдете его на веранде.

Саула снова охватило нетерпение, да так, что пришлось сдерживать себя, чтобы, не дай бог, не наделать много шуму.

Крупную фигуру Шона он узнал сразу: одетый в военную форму, элегантно откинувшись на тростниковую спинку кресла, он о чем-то весело болтал с лежащими перед ним на кроватях людьми. Саул подошел и встал у него за спиной.

– Не вставайте, сержант. Разрешаю отдать честь сидя, – проговорил он.

– Саул!

Выбравшись из кресла, Шон легко развернулся, несмотря на покалеченную ногу, и обеими руками радостно обхватил Саула за плечи. На лице его сияло искреннее удовольствие видеть друга, и Саулу этого было достаточно.