От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. - Виктор Гаврилов

Опыт советско-финляндской войны в марте 1940 года был рассмотрен на пленуме ЦК ВКП(б), в апреле – на расширенном заседании Главного военного совета и в декабре – на совещании высшего командного и начальствующего состава Красной армии. Усилиями специальной комиссии Военно-исторического отдела Генерального штаба и военных исследователей были разработаны и подготовлены к печати ряд трудов, в том числе «Советско-финляндская война 1939–1940 годов» (Н. В. Корнеев), «Образование Северо-Западного фронта и подготовка к решительной операции на Карельском перешейке».

Однако главное внимание советские военачальники и теоретики уделяли изучению опыта начавшейся Второй мировой войны. При этом подчеркивалось, что стремительные действия войск вермахта на Западе подтверждали возможность ведения молниеносных операций, но не молниеносной войны. Успешное наступление германских войск объяснялось использованием подвижных средств борьбы[1597], массовым их оснащением новыми техническими средствами борьбы[1598]. При этом большинство авторов, выделяя ряд новых черт в подготовке и ведении наступательных операций, не находили какого-либо «переворота» в военном искусстве[1599]. В доказательство этого отмечалось, что задолго до начала войны на Западе характер современных операций теоретически был разработан в трудах советских военных теоретиков.

Боевой опыт прошлого учитывался при рассмотрении вопроса о военной доктрине, имеющей большое значение для развития военно-научной мысли и формирования методологических основ военной науки. Впервые определение понятию «военная доктрина» дал в 1918 году профессор Академии Генерального штаба РККА А. А. Незнамов, считая ее совокупностью официально признанных научных положений, объединяющих взгляды как на характер современной войны, так и на способы ведения ее вообще и в частности, и устанавливающих единые приемы, оценки и решения боевых вопросов и боевой подготовки армии[1600]. В 1920 году Незнамов предложил в рамках военной доктрины объединить в единую систему взгляды как на вопросы высшего военно-политического, так и на вопросы оперативно-стратегического и тактического уровня. Он выделял в военной доктрине два компонента: взгляды на войну данного общества, правительства и всего народа, от которых зависят внешняя политика и строительство вооруженных сил; чисто военные взгляды «на эксплуатацию вооруженной силы на войне»[1601].

И. И. Вацетис, критикуя традиции «доктрины холодного оружия», высказался за необходимость выработки единых тактических взглядов с учетом возрастающей роли новых технических средств ведения войны[1602]. А. А. Свечин считал необходимым отделить вопрос о военной доктрине от вопроса о единой военной доктрине. Он писал, что «военной доктриной называется угол зрения, под которым понимается военная история и освещается ее опыт и поучение… Военная доктрина является военным, и в особенности тактическим, мировоззрением; доктрина создает убеждения, в которых – душа всякого действия»[1603].

В свою очередь, А. Е. Снесарев полагал, что военная доктрина заключает в себе ту или иную сумму идей, не объединенных цельным единством. Она включает четыре элемента: политические интересы и задачи государства; совокупность военных (военно-стратегических) основ в их теоретическом и практическом отражении; военно-технические и военно-материальные (экономические) компоненты; национально-психологический уклад, вековые особенности народа, преломленные к потребностям подготовки и ведения войны. По мнению Снесарева, значение имеет единая военная доктрина, которая, как дело практическое и сближенное с теорией искусства, национальна, а как система, зависящая от судеб истории, культуры народа и техники, не чужда изменений[1604]. Он дал следующее определение единой военной доктрине – совокупность военно-государственных достижений и военных основ, практических приемов и народных навыков, которые страна считает наилучшими для данного исторического момента и которыми проникнута военная система государства сверху донизу.

М. В. Фрунзе также был сторонником разработки единой военной доктрины, выделяя в ней две группы компонентов: техническую и политическую. «„Единая военная доктрина“ есть принятое в армии данного государства учение, – писал Фрунзе, – устанавливающее характер строительства вооруженных сил страны, методы боевой подготовки войск, их вождение на основе господствующих в государстве взглядов на характер лежащих перед ними военных задач и способы их разрешения, вытекающие из классового существа государства и определяемые уровнем развития производительных сил страны»[1605].

Нарком по военным и морским делам Л. Д. Троцкий, скептически оценивая ход дискуссии о военной доктрине и единой военной доктрине, считал, что военная доктрина включает четыре элемента: внутреннюю политику; внешнюю политику; учение об организации Красной армии; стратегическое и тактическое учение Красной армии. Причем два последних элемента составляют «военную доктрину в собственном (или в тесном) смысле слова»[1606]. Троцкий, выступая 1 ноября 1921 года на заседании Военно-научного общества Академии Генштаба, отмечал, что до сих пор отсутствует точное научное содержание понятия «военная доктрина», а понятие «единая военная доктрина» наполняется мистическим и метафизическим содержанием, которое рассматривается «как какое-то излучение национального духа». Он предлагал прежде всего установить «является ли военная доктрина совокупностью военных методов, или это теория или искусство, совокупность некоторых прикладных методов, которые в сумме учат, как драться…»[1607].