От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. - Виктор Гаврилов

Это заявление Л. Д. Троцкого начальник Главного управления военно-учебных заведений РККА Д. А. Петровский (М. Гольдфарб) расценил как отказ от идеи единой военной доктрины, не соответствующей «эпохе величайших потрясений»[1608]. В апреле 1922 года на совещании военных делегатов XI съезда РКП(б) была предпринята попытка реанимировать дискуссию о единой военной доктрине[1609]. Однако Фрунзе в своем докладе признал, что у него не было расхождения с Троцким относительно необходимости военной доктрины, а потому вопрос о ней с формально логической стороны решен и нет необходимости в дальнейшем споре по этому вопросу[1610]. Несмотря на это, после свержения Троцкого с высших партийных и военных постов определение единой военной доктрины, сформулированное Фрунзе, стало определяющим[1611].

Логическим продолжением дискуссии о единой военной доктрине стала дискуссия о военной науке, развернувшаяся в 1922–1923 годах. По определению А. Е. Снесарева, военная наука является «совокупностью обобщений в области военного дела, поднимающихся над влияниями времени, места, народа и техники, то есть совокупность тех незыблемых основоположений, которые признаются вечными, и признаются такими независимо от того, доказаны ли они, как законы природы (в военной науке таковых еще нет), или намечены лишь как временные ступени, ведущие в храм этих законов, в форме принципов, рабочих гипотез и т. п. Военная наука может быть только интернациональна»[1612]. Однако большинство участников дискуссии на тему «Военная наука среди других наук», состоявшейся в мае 1922 года на заседании Военно-научного общества Военной академии РККА, признали правомерным существование такого понятия, как военная наука. Ее основное применение они видели, во-первых, в области исследования, изучения связи между явлениями общественной жизни и военного дела и, во-вторых, в сфере вооруженной борьбы. М. В. Фрунзе в своем выступлении поднял наиболее сложный вопрос – о соотношении военного дела, военной науки и военного искусства, подчеркнув, что «военное дело содержит в себе элементы и военной науки, и военного искусства»[1613].

Вопрос о методологических и мировоззренческих основах военной науки привел к еще большему размежеванию как между участниками дискуссии, так и в целом в военно-теоретической мысли, наметившемуся в ходе предыдущей дискуссии. Особенно остро обсуждался вопрос «о применимости и роли марксизма в военной науке». При этом наметилась тенденция преувеличения значения политики в развитии военной науки, всего военного дела, игнорирования объективных законов и внутренней логики развития военной науки. Итоги обсуждения подвел Троцкий, который отмечал, что военной науки нет и не было, а то, что называют военной теорией, является совокупностью практических приемов и способов. По его мнению, «война опирается на многие науки, но война не есть наука, – война есть практическое искусство, уменье»[1614]. Троцкий был твердо убежден в том, что с позиции марксизма в военном деле можно объяснить все, но научить военному делу марксизм не может. Общим итогом дискуссии о военной науке стало оформление, а в последующем и утверждение в качестве самостоятельного направления военной теории марксистско-ленинского учения о войне и армии.

От выработки единых взглядов на содержание и характер военной доктрины зависел переход к решению других проблем, в том числе и о возможном характере будущей войны. При решении этой проблемы сказывались субъективные моменты, идеологические наслоения марксистско-ленинского мышления, положения официальной науки, которая давала в основном классовую оценку всем явлениям общественной жизни, включая и войну. Противоречия между по-настоящему научным и так называемым «партийным» подходом к проблемам военного дела привели к серьезным расхождениям во взглядах на характер будущей войны.

В тридцатые годы главный упор был сделан на разработку «ленинского этапа в области военной теории», преодоление «всех буржуазных военных теорий», разгром «контрреволюционных кадров и их пораженческих теорий»[1615]. И. В. Сталин, поддерживая эти требования, подчеркивал важность использования классового расслоения в стане противника. На XVII съезде ВКП(б), состоявшемся в 1934 году, Сталин говорил: «Она (война. – Ред.) будет самой опасной для буржуазии еще потому, что война будет происходить не только на фронтах, но и в тылу противника. Буржуазия может не сомневаться, что многочисленные друзья рабочего класса СССР в Европе и Азии постараются ударить в тыл своим угнетателям, которые затеяли преступную войну против отечества рабочего класса всех стран»[1616].

В обстановке зарождавшегося культа личности И. В. Сталина публиковались статьи, восхвалявшие его мудрость, взгляды на войну и военное дело. Так, Н. А. Левицкий подчеркивал, что высказывания Сталина по военно-теоретическим вопросам «составляют классические образцы практического боевого руководства и марксистского военного мышления, на которых будут учиться поколения командиров Красной армии»[1617]. Нарком обороны К. Е. Ворошилов в 1934 году требовал от начсостава быть «во всеоружии революционного учения Маркса – Ленина – Сталина»[1618]. Особое внимание уделялось разработке так называемого нового «пролетарского» способа ведения войны на основе трудов Ленина и Сталина[1619].

При определении политического характера будущей войны отечественная военно-теоретическая мысль исходила из положения В. И. Ленина о том, что «всякая война нераздельно связана с тем политическим строем, из которого она вытекает»[1620]. Из этого, естественно следовал вывод, что будущая война будет носить классовый характер. Эта ее особенность нашла отражение в выступлениях в ноябре 1924 года на 2-м Всесоюзном совещании Общества друзей Воздушного флота на тему «Война будущего»[1621]. Заместитель председателя РВС СССР И. С. Уншлихт не исключал возможность развязывания войны империалистическими странами против Советского Союза, а потому в перспективе возможны «война империалистическая и война гражданская». В выступлениях отмечалось, что будущая война примет маневренный характер с широким применением химического оружия. При этом ее исход одни видели в «решительных победах на фронтах вооруженной борьбы», а другие считали, что «война будущего – это война на истощение».