Русская Америка. Слава и боль русской истории - Сергей Кремлев

Русская активность в Средней Азии объяснялась не столько внятным пониманием геополитической и государственной её необходимости высшей властью, сколько… желанием отвлечь внимание Англии от русской Польши, англо-французами подстрекаемой к восстаниям. А до этого не только ведомство Горчакова, но даже военный министр Милютин более чем прохладно относились к предложениям генерал-губернаторов Западной Сибири и Оренбурга о необходимости продвижения России в Среднюю Азию.

Генерал-губернатор Оренбурга Александр Павлович Безак (1801–1868) ещё в 1861 году в записке Милютину предлагал наступательную тактику, и именно он предложил соединить Оренбургскую и Сибирскую укреплённые линии. Именно благодаря Безаку была учреждена в 1861 году Сырдарьинская линия. Безак был не просто генералом — он был сыном высокообразованного и деятельного чиновника Павла Христиановича Безака и Сусанны Яковлевны Рашетт, дочери известного скульптора Жана Доминика Рашетта, обрусевшего француза, профессора петербургской Академии художеств.

Отец Александра Павловича сотрудничал с Беклешовым, Прозоровским, Багратионом, Сперанским… После ссылки последнего он ушёл в отставку и, занявшись коммерцией, очень разбогател. Дед Безака — Христиан Христианович, профессор философских, политических и исторических наук в Петербургском сухопутном кадетском корпусе, происходил из старинного славянского рода Безацких, изменивших фамилию на немецкий лад в период Реформации. Поступив в русскую службу в 1760 году, тридцати трёх лет от роду, он был уважаем и ценим Екатериной и стал одним из «первопожалованных» кавалеров ордена Святого Владимира. Поэтому у внука такого деда был далеко не провинциальный кругозор, и на русские перспективы в Средней Азии он смотрел воистину державно, то есть широко и комплексно.

Безак писал Милютину, что при умной линии поведения в Средней Азии Россия получит и новую надёжную государственную границу, и возможность дешёвого снабжения фортов на Сырдарье продовольствием и лесом, и месторождения свинцовых руд. Вот кому бы в министрах ходить, и не обязательно — в военных! Позднее, в 1865 году, Безак был, правда, назначен командующим войсками Киевского военного округа и генерал-губернатором Киевским, Волынским и Подольским. И на этом посту он серьёзно подрезал крылья польским помещикам — у украинских крестьян в результате его жёстких выкупных мер оказалось 4 миллиона десятин земель! Но проводил он такую линию недолго — в 1868 году выехал по делам службы в Петербург и там (надо же, как совпало!) скончался, всего-то шестидесяти семи лет от роду.

Так вот, Александр Павлович Безак предлагал в Средней Азии энергичность, а Дмитрий Алексеевич Милютин считал всё это «несвоевременным». Горчаков же вообще сопротивлялся наступательной тактике в Средней Азии. Милютин позднее вспоминал, что Горчаков, «чуждый самых поверхностных сведений об Азии, не хотел даже вникать (! — С.К.) в обстоятельства, вынуждавшие нас по временам принимать военные меры на Азиатских наших окраинах, и приписывал всякое военное предприятие своеволию местных военных начальников, стремлению их к боевым отличиям и наградам…»

К этой оценке Милютина можно прибавить немногое… Во-первых, вольно же было светлейшему князю Горчакову, увешанному орденами до пупа и достигшему чина канцлера, обвинять в фанфаронстве пропылённых пограничных офицеров. Во-вторых, как тут не вспомнить портрет Горчакова, данный академиком Сказкиным, писавшим о Горчакове, что «тонкое остроумие» сочеталось в нём «со значительной дозой аристократического невежества»? Горчаков был невежествен в среднеазиатском вопросе, но он был не более просвещён и в проблеме той Русской Америки, которая была продана не без активного содействия Горчакова.

СТРОНУЛИ среднеазиатскую ситуацию с места только польские волнения, и в путь двинулись отряды Черняева и Верёвкина, о чём уже говорилось. В сентябре 1864 года Оренбургская и Сибирская линии были соединены взятием Туркестана и Чимкента. Горчаков и Милютин решили этим ограничиться, но Черняев был человеком решительным и, как пишут, склонным к авантюрам.

А почему бы и нет — в ситуации, когда грань между смелой инициативой и авантюрой провести почти невозможно? Получится, скажут: «Первопроходец». Сорвётся, скажут: «Авантюрист»… Но тут важно думать не о том, что скажут о тебе, а о том, как сделать лучше для Родины! Вот Черняев и сделал, и попробовал взять самый крупный город Средней Азии — Ташкент. Но в первый раз потерпел неудачу.

Горчаков недальновидно успокаивал Европу насчёт того, что дальнейшего, мол, расширения границы со стороны России не будет. Расширяться позволялось янки на своём континенте, англичанам, французам, голландцам, бельгийцам — по всему миру. России же нельзя было шаг сделать в сторону её естественных границ без того, чтобы все радетели за «общечеловеческие ценности» не подняли шум и гам, а «умница» Горчаков начал в ответ извиняться.

Так что Горчаков был от «своеволия» Черняева вне себя и резко обвинял Милютина в попустительстве, требуя наказания Черняева. Словом, в «горчаковском» формате повторялась «нессельродная» история с Невельским на Амуре — с той только разницей, что судить Черняева было намного легче: он, в отличие от Невельского, победителем тогда не был. Однако Милютин ответил Горчакову и резонно, и блестяще: «Страх ответственности за всякое уклонение от инструкции может убивать энергию и предприимчивость. Бывают случаи, когда начальник должен брать на свою собственную ответственность предприятие, которое в заранее составленной программе не могло быть предусмотрено».

И всё это происходило при том, что в политической среднеазиатской программе от октября 1864 года, представленной царю совместно Горчаковым и Милютиным, особое внимание обращалось на Ташкент, как пункт, имеющий для России важное политическое и торговое значение.

Прошёл почти год, наступил июнь 1865 года, и подталкиваемый только своей активной натурой, Черняев опять идёт на Ташкент, и на этот раз его занимает при минимальных потерях. Черняева восторженно приветствуют многие общественные и военные деятели, и на этот раз власть к нему благосклоннее. Летом 1866 года Ташкент включают в состав России, а Черняева делают генерал-губернатором Туркестанской области. И вот тут Черняев ещё раз поступил своевольно и замахнулся уже на Бухару. Но с Бухарой вышла осечка, и Черняева из Средней Азии убрали. Впрочем, в 1882–1884 годах он вновь занимал пост Туркестанского генерал-губернатора.

Личностью Михаил Григорьевич Черняев был, надо признать, действительно путаной. Но Ташкент стал русским в весьма критический момент истории России благодаря его решительности. Увы, решительность и дерзость уже исключались из качеств, требуемых высшей российской властью от государственных деятелей. На рубеже XIX и XX веков дерзость сменяется смесью тяжеловесности и, как ни странно, — бездарного авантюризма.

Тяжеловесным, серым авантюризмом оказывалась проникнута вся государственная жизнь царской России, однако наиболее ярко это проявилось в дальневосточной политике сына Александра II — Александра III, а потом — и Николая II, доведшего дело до войны с Японией.

УЖЕ Россия Александра II была государством, запутавшимся в трёх соснах и запутанным в паутине внешних долгов. За два года до казни императора Александра II народовольцами Дмитрий Алексеевич Милютин записывал в потаённом дневнике 1879 года: «Государственное устройство России требует коренной реформы снизу доверху… всё отжило свой век… Но такая реформа не по плечам теперешним нашим государственным деятелям, которые не в состоянии подняться выше точки зрения полицмейстера или даже городового».