Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

Аратан закрыл глаза. Свет и тепло пламени маленького костра, над которым он склонился, проникали сквозь веки, но не несли утешения. Он слышал рядом дыхание Кильмандарос, и звук этот врезался ему в уши.

– По какому праву ты обвиняешь моего сына? – требовательно вопросила женщина.

– Он и его брат – убийцы Кариш. Они обрели могущество в ее крови и смерти. Сейчас они ступают по земле, запятнанной ее кровью, и, как заметил Аратан, гордятся своим деянием. Хотя, возможно, твой сын не столь горд, поскольку предпочел нам не показываться. Не важно. То, что сделал для меня Эррастас, выковано в крови.

– Сешуль, – прошептала Кильмандарос.

– Ты слишком умна, чтобы усомниться в моих словах, – продолжал Драконус. – Если в моих глазах и есть страх, то он может сравниться с твоим.

– Почему ты не бежишь, Властитель Ночи? – осведомилась она. – Худ не простит тебе соучастия в убийстве его жены!

– Я предстану перед ним, – ответил Драконус. – Он закован в Башне Ненависти.

– Тогда тебе остается лишь надеяться, что его оковы выдержат!

Услышав, как Кильмандарос, громко топая, шагнула к его отцу, Аратан открыл глаза. Повернувшись, он увидел, как сжались кулаки великанши, и подумал, что сейчас она ударит Драконуса. Но вместо этого женщина остановилась:

– Властитель Ночи, неужели ты всегда будешь вести себя в этом мире подобно ребенку? Ты бросаешься к каждой бреши, пытаясь закрыть ее своим телом. Ты готов предложить собственную шкуру, чтобы перевязать чужие раны. Но есть вещи, которые даже ты не в состоянии исправить. Неужели не понимаешь?

– Что ты собираешься делать? – поинтересовался Драконус.

Она отвела взгляд:

– Я должна найти своего сына. И увести его с этого пути.

– У тебя ничего не выйдет. Кильмандарос. Сешуль стал почти единым целым со своим единокровным братом, а Эррастас уже сейчас плетет сеть вокруг К’рула, и магия, когда-то свободно доступная всем, теперь связана кровью.

– Мой сын отравлен. – Кильмандарос разжала кулаки и отвернулась. – Как и Эррастас. Никчемность их отца стала ядом, проникшим в души сыновей.

– Если найдешь их, – сказал Драконус, – то убей. Убей их обоих, Кильмандарос.

Она закрыла лицо руками, и по ее телу прошла дрожь.

– Лучше оставь нас, – мягко продолжал отец Аратана. – Никакие каменные стены не смогут устоять против твоего горя, не говоря уже о мягкой плоти. Поверь, Кильмандарос, я искренне сожалею, что мои слова оказались необходимы. И еще больше я сожалею о своем соучастии в этом преступлении.

Она покачала головой, все так же закрыв руками лицо.

– Если не ты, – пробормотала она, – то это непременно сделал бы кто-то другой. Все-таки я хорошо знаю их обоих.

– Они будут пытаться сбить тебя с толку своими словами, – предупредил Драконус. – Берегись их острого ума.

– Я хорошо знаю их обоих, – повторила Кильмандарос, а затем выпрямилась и, встряхнувшись, повернулась к Аратану. – Сын Драконуса, пусть твои желания не ослепляют тебя. Помни о том, что имеешь. – Собрав свои промокшие шкуры, она повернулась к двери и на мгновение замерла, глядя на шумящие потоки дождя. Руки ее снова сжались в кулаки. – Я буду рыдать подобно дождю, пересекая долину, – сказала она. – Горе и ярость наполнят мои кулаки громом и молниями, как подобает богине любви. Все должны разбегаться на моем пути.

– Будь осторожна, – предостерег ее Драконус. – Не все башни пусты.

Женщина вновь посмотрела на него:

– Прости меня за грубые слова, Властитель Ночи. Тебе предстоит не менее опасный путь.

Он пожал плечами:

– Правда постоянно ранит нас, Кильмандарос.

– Проще защищаться ото лжи, – вздохнула она. – Но никакая ложь не приносит мне теперь утешения.

– И мне тоже, – кивнул Драконус.

Накинув на себя шкуры, Кильмандарос скрылась во мраке.

– Жаль, отец, что вы не оставили меня дома, – сказал Аратан в тяжелой тишине, которая наступила после того, как смолкла поступь ее шагов.

– Горе – мощное оружие, Аратан, но оно слишком часто губит того, кто им владеет.

– Лучше в таком случае облачиться в доспехи сожалений? – Юноша взглянул в темные глаза пристально смотревшего на него Драконуса. – Возможно, меня слишком легко раскусить, – продолжал Аратан, – и я не могу ничего вам посоветовать. Но думаю, Кильмандарос дала хороший совет – в ответ на ваше предупреждение. Вы не можете исправить всего, отец. Не хватит ли того, чтобы другие увидели, что вы пытаетесь это сделать? Не представляю, как бы вы ответили на этот вопрос. Но очень хотелось бы знать…

Где-то вдали прогрохотал гром.

Аратан начал готовить ужин.

Мгновение спустя юноше внезапно пришла в голову мысль, заставившая его похолодеть. Он бросил взгляд на отца, который стоял в дверях, глядя на дождь.

– Скажите, азатанаи путешествовали и жили среди тисте? – (Драконус повернулся к нему.) – И если да, – продолжал Аратан, – то они как-то умели маскироваться?

– Азатанаи, – ответил его отец, – живут там, где захотят, и принимают такой облик, какой пожелают.

– А Матерь-Тьма – азатанайка?

– Нет. Она тисте, Аратан.

Юноша вернулся к приготовлению пищи, подбросив еще брикетов в костер, но холод не покидал его.

«Если бы у богини любви были жестокие дети, то под какими бы именами мы их знали?»

Утро выдалось ясным. Все так же в доспехах и с топором на плече, Хаут повел Корию дальше в долину, к заброшенному городу яггутов. Варандас ушел ночью, пока Кория спала и ей снились куклы, которые скребли изнутри стены деревянного сундука, а она плакала и раз за разом повторяла, что не станет хоронить их заживо; но открыть сундук никак не удавалось, пальцы ее кровоточили, а когда она подняла голову, то поняла, что сама заключена внутри ящика. В панике проснувшись, девушка увидела, что ее хозяин сидит рядом с импровизированным очагом, который сложил ночью Варандас.

– Дрова сырые, – сказал он Кории, когда та села, таким тоном, будто это она была виновата в дожде.

Еще дрожа под впечатлением страшного сна, она занялась приготовлением холодного завтрака. В комнате воняло дымом, заполнявшим башню прошлой ночью, поскольку выходить ему было некуда, кроме дверного проема, перекрытого казавшейся непреодолимой стеной дождя.

Пока оба жевали сушеное мясо и черствый хлеб, Кория недовольно посмотрела на хозяина. И заявила:

– У меня нет никакого желания отправляться в гости к кому-то по имени Повелитель Ненависти.

– Разделяю твои чувства, заложница, однако придется.

– Но зачем это нужно?

Хаут бросил в очаг хлебную корку, которую грыз, но, поскольку огня не было, та просто упала среди мокрых веток и сырых дров. Яггут нахмурился:

– Своими постоянными жестокими нападками на мое врожденное хладнокровие ты вынуждаешь меня рассказать историю, чего я крайне не люблю. Скажи мне, заложница, почему так происходит?