Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

class="p1">– И только? Что ж, ты еще молод. Да, ненависть ослепляет. И у нее не существует уровней. Ты говорил о чистоте, а теперь мы обсудим вопрос уникальности. Что насчет окон? Какую дверь нужно прорубить в этом чистом, единственном в своем роде сооружении?

– Окна не нужны, поскольку все, что лежит за пределами ненависти, не имеет значения для того, кто находится внутри.

– А дверь?

Аратан пристально посмотрел на яггута и вздохнул:

– Башня из сплошного камня? Но это неправильно. Должен ведь быть какой-то вход.

– Но не выход.

– Если что-то ее не разрушит… допустим, пожар. Но если башня сплошная, то никто не сможет в ней жить.

– Никто там и не живет. По крайней мере, никто в здравом уме не назвал бы это жизнью.

На пороге появился Драконус.

– Ты сжег всю мебель в окрестных домах, – сказал он яггуту, входя в комнату.

– Зимы здесь холодны, Властитель Ночи. Мы с твоим сыном только что обсуждали «Блажь Готоса». Видишь сундук у входа? Там ты найдешь вполне приличное вино. И телакайский эль, если хочешь напиться до бесчувствия.

– Я бы хотел поговорить с Худом, – произнес Драконус, подходя к сундуку. Подняв заскрипевшую крышку, он заглянул внутрь и достал глиняный кувшин.

– Отличный выбор, Властитель Ночи, – одобрил яггут.

– Иначе и быть не может, поскольку я сам тебе его подарил, когда мы встречались в последний раз.

– Специально приберег к твоему возвращению. Все-таки тисте представляют собой некоторую ценность для мира, учитывая их таланты в виноделии.

Драконус извлек пару алебастровых кубков и внимательно их осмотрел.

– У Каладана Бруда умелые руки.

– Умелые, когда он сам того захочет. Любопытно. После моего заявления – и посреди всего того хаоса, который затем последовал, – меня осыпали дарами. Кто в состоянии понять, что на уме у азатанаев?

– Худ по-прежнему остается внизу? – спросил Драконус, разливая вино в два кубка.

– Мне никак от него не избавиться, что верно, то верно.

Отец протянул один из кубков Аратану. Тот удивленно его принял. Затем Драконус подошел к столу, взял стоявший там кубок и понюхал вино. Выплеснув содержимое на стену, он заново наполнил кубок из глиняного кувшина и подал его яггуту.

– Твой сын желает остаться под опекой Повелителя Ненависти, – сообщил тот.

Драконус кивнул:

– Он готов принести тебе в дар самого себя.

– В качестве подарка на память? Украшения? Для чего он мог бы мне пригодиться?

– Мой сын вполне прилично обучен письму, – задумчиво проговорил Драконус, потягивая вино. – Сколько томов ты уже составил, Готос?

– Ровно дюжину таких стопок, как эта на столе. Написанных отвратительным почерком, каждое слово и каждая строка.

Драконус, нахмурившись, взглянул на него:

– Надеюсь, не на древнеяггутском?

– Нет, конечно! Это было бы… смешно. Язык для составителей списков, язык для сборщиков налогов с близко посаженными глазками и покатым лбом, язык для мелочных и лишенных воображения личностей, язык для глупых и своевольных типов – как часто две эти черты идут рука об руку! Древнеяггутский?! Ха! Да я бы покончил с собой после первых трех слов! – Он помедлил, а затем проворчал: – Вот только этого не случилось. Признаюсь, Властитель Ночи: я и в самом деле писал на древнеяггутском.

– Ничего, эту письменность легко освоить.

– И ты хочешь, чтобы я подверг твоего единственного сына подобным мучениям? С какой целью?

– Чтобы он смог перевести твои писания на более подходящий язык.

– На язык тисте?

Драконус кивнул.

– Бедняга ослепнет. Рука его отсохнет и свалится на пол, будто мертвая птица. Мне не хватит оков, чтобы его тут удержать. Даже у Повелителя Ненависти есть свои пределы, Властитель Ночи.

– Лишь до тех пор, пока мой сын окончательно не пробудится. Здесь вполне безопасно, Готос, и я верю, что ты станешь для него справедливым хозяином.

– Я должен стать хранилищем для твоего сокровища? Дорогой мой Драконус, но я предвижу тяжелые времена.

– Это была его идея, не моя. – Драконус повернулся к Аратану. – Если, конечно, ты все еще хочешь остаться.

– Хочу, отец.

– Зачем? – рявкнул Готос. – Говори, дитя-тисте!

– Потому что нескончаемая записка самоубийцы не может быть ничем иным, кроме как утверждением о ценности жизни.

– В самом деле? Я буду с тобой спорить, дитя-тисте. Ночь за ночью, страница за страницей, я буду испытывать твои убеждения, твою веру, твою уверенность в себе. Я не дам тебе ни мгновения передышки, пытаясь сокрушить тебя под своей пятой тяжким трудом завоеванной мудрости. Что дает тебе право заявлять, будто у тебя есть силы, чтобы противостоять мне?

– Повелитель, – сказал Аратан, – у меня есть молодость.

Готос медленно наклонился вперед, и глаза его блеснули.

– Ты ее потеряешь.

– В конечном счете – да.

Повелитель Ненависти медленно откинулся назад:

– Драконус, у тебя есть повод гордиться сыном.

– Да, – прошептал отец Аратана.

Готос достал большой, богато украшенный ключ:

– Тебе он понадобится, Властитель Ночи.

Кивнув, Драконус поставил пустой кубок и, взяв ключ, спустился вниз.

Повелитель Ненависти не сводил взгляда с Аратана.

– Никогда не сомневайся в смелости своего отца.

– Я никогда в ней и не сомневался, господин.

– Как он тебя назвал?

– Аратан.

Готос что-то проворчал себе под нос.

– И что, это в самом деле так?

– О чем вы говорите? – не понял юноша.

– Ты и впрямь ходишь по воде, поскольку именно это означает твое имя на языке азатанаев?

– Нет, господин. Даже по льду не получается. Я однажды провалился и едва не утонул.

– И теперь ты боишься?

– Чего, господин?

– Воды? Льда?

Аратан покачал головой:

– Нет, не боюсь.

– Твой отец намерен освободить Худа. Чего, по-твоему, он желает добиться столь опасным поступком?

– Думаю, он хочет отдать некий долг, господин.

– Значит, это действительно Эррастас убил Кариш. И ведь он на этом не остановится. Увы, твой отец не понимает яггутов. Он считает, будто Худ сделает все, чтобы выследить азатаная, вставшего на преступный путь, и с радостью увидит, как этот выскочка, обагривший руки кровью, падет жертвой легендарного гнева моего народа. Но этого не случится.

– Тогда что же станет делать Худ?

– Он охвачен горем из-за того, что Кариш умолкла навеки, Аратан. Если честно, я боюсь, что Худ объявит войну этому молчанию. Он готов на все, чтобы снова услышать жену, хотя бы еще раз, один последний раз. Будь у него такая возможность, он бы разнес вдребезги тот покой, что окружает мертвых.

– А такое вообще возможно?

Готос покачал головой:

– Поскольку я неустанно избегаю смерти, спрашивать об этом следует не у меня. – Повелитель Ненависти махнул измазанной в чернилах рукой. – Мы оба, Худ и я, ведем войну с собственным безумием, и это отталкивает нас