Гумилев сын Гумилева - Сергей Беляков

В Москве идеи Гумилева пропагандировал Игорь Шишкин. Читал он и лекции по теории Гумилева. Сейчас Шишкин занимает довольно высокий пост – заместителя директора Института стран СНГ. Я читал много его статей, но научных исследований, развивающих теорию этногенеза, среди них так и не нашел.

В девяностые годы даже среди поклонников Гумилева имена Иванова, Ермолаева, Мичурина, Шишкина мало знали. Их совершенно закрыла исполинская тень Александра Дугина.

До начала девяностых Александр Гелиевич Дугин был вполне андеграундным персонажем. Поклонник мистика Юрия Мамлеева, соратник оккультиста Евгения Головина и тогда еще безвестного философаисламиста Гейдара Джемаля, Дугин выучил несколько европейских языков и увлекся идеями европейских эзотериков, мистиков, геополитиков и просто ультраправых мыслителей, совершенно неизвестных в Советском Союзе. В девяностые годы Дугин переведет и перескажет своими словами их сочинения и, таким образом, познакомит интеллигентного читателя с трудами Рене Генона, Юлиуса Эволы, Германа Вирта, Карла Шмитта и Карла Хаусхофера. По дугинским «Основам геополитики» будут учиться студенты гуманитарных вузов.

В 1989 году Дугин написал свою первую монографию «Пути Абсолюта», где пропагандировал идеи «тотального традиционализма», весьма экстравагантного, а для советского читателя – и вовсе инопланетного учения. Основоположником «тотального» (или «интегрального») традиционализма был французский мыслитель Рене Генон, истинный учитель Александра Гелиевича.

В том же году Дугин познакомился с Александром Прохановым, который редактировал тогда «Советскую литературу» и пытался сделать этот журнал интеллектуальным и респектабельным. Проханов предложил молодому эзотерику написать на актуальную тему, применив на практике положения тотального традиционализма. Вскоре Дугин стал постоянным автором и основанной Прохановым газеты «День» (с ноября 1993 года – «Завтра»).

Хотя уже в начале девяностых Дугин приобрел репутацию правого интеллектуала, фантастически эрудированного и оригинального мыслителя, он все еще оставался подлинным маргиналом и как философ, и как политический деятель.

В середине девяностых Дугин писал о консервативной революции и национал-большевизме, стремясь встроить их в эклектику интегрального традиционализма. Однако идеология консервативной революции также представляла скорее академический интерес. Не получилось и с национал-большевизмом. Дугин стал вместе с Эдуардом Лимоновым идеологом и одним из основателей национал-большевистской партии. Но принципиальный нонконформизм Лимонова не оставлял шансов когда-нибудь сблизиться с Кремлем, войти в круг избранных. С Лимоновым Дугин разошелся достаточно быстро.

Выбраться с обочины политической жизни, где он прозябал вместе с «нерукопожатными» тогда Прохановым и Лимоновым, Дугину помогло евразийство.

Александр Гелиевич утверждает, будто познакомился с идеями евразийцев еще в середине восьмидесятых. Однако в его ранних произведениях влияния евразийских идей незаметно. Даже в книге под названием «Мистерии Евразии» евразийству посвящен всего один абзац в начале второй главы: «Наиболее глубокие русские мыслители ХХ века, высказавшие действительно важные соображения о судьбе России, — это, бесспорно, "евразийцы", идеологи особого "третьепутистского" крыла первой русской эмиграции». Ни имен, ни ссылок.

Дугин стал знаменит после выхода монографии «Основы геополитики», выдержавшей несколько переизданий. Именно там Александр Гелиевич впервые обратился к Савицкому и Гумилеву. Дугин понял раньше многих, что в современном мире важна не идеология, а бренд, не лицо, а маска. Философ может легко провести собственные идеи под маской чужой идеологии, практически не рискуя, что его разоблачат.

На самом деле ни евразийцы двадцатых, ни Лев Гумилев в систему интегрального традиционализма не встраивались: «Наследие Льва Гумилева принимается, — писал Дугин, — но при этом теория пассионарности сопрягается с учением о "циркуляции элит" итальянского социолога Вильфреда Паре то, а религиоведческие взгляды Гумилева корректируются на основании школы европейских традиционалистов (Генон, Эвола и т. д.)».

Это все равно, как если бы патриарх Кирилл заявил: «Православное христианство корректируется на основании культа Одина и Фрейи». К циркуляции элит по Вильфредо Парето теория Гумилева тоже никакого отношения не имеет. Дугин понял теорию этногенеза по-своему. Пассионарный толчок он назвал всплеском «биологической и духовной энергии», хотя существование особой «духовной» энергии Гумилев никогда не признавал.

Но Дугина это и не интересовало, ведь он не евразиец и не гумилевец, а «интегральный традиционалист». Уже четверть века Дугин пропагандирует учение, которое совершенно отвергает современную цивилизацию со всеми ее атрибутами. Цель традиционалистов, формулирует Дугин, «полный и бескомпромиссный возврат к ценностям традиционной священной цивилизации, чьим абсолютным отрицанием является современная, материалистическая и секулярная цивилизация».

Разумеется, традиционализм отрицает и современную науку. Критике научного мировоззрения целиком посвящена одна из книг Дугина – «Эволюция парадигмальных оснований науки». Дугин – принципиальный противник научного познания, может быть, поэтому его книги пестрят забавными фактическими ошибками. Пока он рассуждает о символах, знаках и тайных смыслах, все идет хорошо, но стоит Дугину обратиться к истории или физической (а не «сакральной») географии, как профессор превращается в двоечника.

Дугин забыл имя убийцы Бориса и Глеба, назвав Святополка Окаянного Ярополком. Разрушителя Иерусалима Тита Флавия Веспасиана Дугин перепутал с известным римским историком Титом Ливием, Кемалистскую революцию – с Младотурецкой. Дугин всерьез полагает, что кальвинизм – это государственная религия Англии. В «Основах геополитики» философ сделал выдающееся географическое «открытие», поведав читателю, что от Байкала до Тихого океана тянется «сплошная зона северных лесов, постепенно и незаметно переходящих в леса тропические».

Нет, Дугин вовсе не невежда. Судя по его трудам, Александр Гелиевич – человек в высшей степени эрудированный. Просто историческая и географическая реальность, равно как и другие феномены материального мира, не имеют для него значения. Для Дугина важнее «священная, сакральная подоплека»: «…сакральное мировоззрение понимает всё как символ, как нечто неравное самому себе, как нечто указующее на иные, духовные, метафизические сферы, на трансцендентные модальности Бытия».[52]