План D накануне - Ноам Веневетинов

переползает спиной к стволу вслед за ней, пить хочется невероятно, как и подавить апатию, осаживать отчаяние на подходах, оно уже там, прибывает вместе с приливом на 360 градусов. На что, интересно, это похоже сверху? На астролябию, на клык кракена, на фата-моргану с «Гото Предистинации». Все архипелаги — это тонущие обломки судна — вид снизу, медленно опускающиеся в воде. Виноват в своей планиде, само собой, не он; тут два варианта, либо Господь проверяет, либо он от него отвернулся.

Если не считать это за план побега, что тогда? Имелись все признаки: наткнулись сами, но по дурости тюремщиков; для успеха должна совпасть пара сотен факторов; подготовка в условиях цейтнота и опасности для жизни; кроме того, они много копали. Когда археологи выложат всё по схеме, установится хоть какой-то паритет, какого это рода каркас, сколько недостаёт рёбер и, главное, можно ли из нескольких собрать одного, со способностями выше обыкновенного, открыть ногой дверь комендатуры, прервать вопросом мантру и не просто хамством, а казуистикой с их спецификой, таскать на спине ребят хоть целый день, перешагивая через заборы, это уже не Бог тогда будет? смотря какой традиции придерживаться, всё в их руках, у него в левой берцовая, в правой россыпь фаланг, наверху необычайно заинтересовались, все были настроены на безвозвратное оставление и тоже разглядели перспективу.

— Доримские ещё, по-видимому?

Раздался лёгкий свист, Т. сунул кость за пояс, прикрыв полой пальто, Иерусалим бросил череп в угол и присыпал землёй, продолжив расширение. Он присоединился, выбросил две лопаты на брюки и ботинки, это оказался комендант собственной персоной, молча наблюдавший за тем, как ведутся работы, вбирая всё и анализируя. Когда тот удалился, когда удалились сопровождающие, Теомир, немного выждав, выглянул из ямы и глазами спросил у дозорного, тот подтвердил. Начал рыть руками в прежнем месте.

Спустя час или около того на дне лежали кое-как составленные останки пятерых, дающие знать, что с определённого момента не всё шло так, как им рассказывали; ладно бы длинные руки и толстые позвоночные столбы, но неправильный прикус и общая несообразность скелета смущала всех. Воссозданная фреска была далеко не идеальна, при жизни им точно принадлежали другие ладьевиды или дистальные фаланги, но заключенные обрели второе дыхание и при виде этого.

— Я забыл почти все слова.

— Оживлять будем?

— Позвольте мне, требую, никаких заявлений сейчас, никаких попыток фундирования, это только всё усугубит.

Иерусалим заделывал землёй ушедшую далеко в сторону стены яму и посмеивался.

— У кого-нибудь есть уголь или зола в кармане, их следует зарисовать.

— Мужики, теперь мы в братстве.

— Можно вместо себя на шконку подложить, и такого хрен добудишься.

— Не думайте только, что мы должны принять решение прямо сейчас.

Послышался тихий свист, наверху все брызнули к оставленным делам, а он в яме мог не выказывать смятённость даже наткнувшись на заплутавшего среди могил Марса…

Пришёл на встречу, и сразу готова первая фраза: «а гостиный двор что, закрыт?» А то как-то не по себе, некрополи наползли друг на друга, или это у него дождь не испаряется с сетчатки? Кресты по колено, неохота возиться со спецификацией размеров, однако так, должно быть, его видно издалека. Но почему именно здесь? на другое он, похоже, сегодня не разродится. Кажется, хламида продралась о шипы, когда он падал камнем сквозь невесомость, они уже как-то и не втягиваются, интересно, если его встретит сторож, он что-нибудь заподозрит? Ой, — неловко оступился и вывернул какой-то смехотворный обелиск, а семья покойного, надо думать, собирала на него деньги, а потом легла рядом, вот за теми оградами, что он ещё не разнёс, поворачиваясь на вой выпи или, может, банши. Интересно, если она ему споёт, в кого войдёт негативно окрашенный нарративный импульс и кто от него откинется назад с ветки? А здесь занятно, занятно, надо только оглядываться при помощи одной шеи, сохраняя гусеницы в покое; нет, кладбище и ночь, ну не странно ли? Видно, этот Николай вообще полон изврата, сейчас ещё прикатит со всей церемониальной помпой, а свой заказ и согласие продать душу, которая ему даром не нужна, прокричит, забравшись на крышу кареты.

Глава девятнадцатая

Атеистическая кампания

— …ха-ха. Возможности сейчас, сами понимаете, не те, что были раньше, стадионами поля сражений уже никто не измеряет. В данный момент, например, я слышу, как мальчишка орёт уже полюбившемуся вам герою:

— Эй, дед, — под одобрительный смех своих дружков, — да, ты, из-за кого шпики испаскудили всю парадную, а тыыыы во время томбы с Морфеем поощряемые свои пряди кидаешь поверх стёганых квадратов с утиным отвалом или суёшь под те?

Тут я вынужден заметить, что он начал отпускать бороду в день сорок пятой годовщины подписания акта о капитуляции Германии и с тех пор стриг только для придания формы.

— Над одеялом, малолетние вы подонки или кто вы там. И вы, когда борода пойдёт, на одеяло кладите.

— А какие предпосылки нам этому следовать? Не наше ли то право, идиопатическая оптация, тем более в ту пору, когда она уже?

Сегодня он вышел из дома рано. Во время войны, любая из которых оставляет детерминатив Сатаны и тяжёлые мысли на всю жизнь, а такая, где участвовал Иерусалим Петрович, гораздо сильнее прочих, и всё последующее бытие, если оно есть, тянется в тяжёлой ориентации на любой вид тогдашних взаимодействий, от гаубиц до телеграмм, он протёр бинтов на несколько тысяч вёрст, не желая делать хендехох, действие именно в такой формулировке. Опираясь на трость из рутения с набалдашником из детали от тоннельного комбайна, со всё учащающимся сердцебиением…

Солькурск если и изменился, то весьма неуловимо. Будущее ещё не настало. Сложные и многосоставные примеры, вот, допустим, эта необъяснимая хандра по поиску второго Гоголя. Искали, в основном, в трёх отбитых до поры до времени скверах. Ещё не такие уж мёртвые, они считали, что оболочка, достаточным образом сражённая метемпсихозом желаемой ими направленности, будет придерживаться виденного им при проезде два века назад. Что ни день брали в кольцо Первомайский парк у Знаменского собора и прочёсывали его, поднимаясь из Стрелецкой слободы и угасая на Красной площади. Раньше он знал все улицы, в голове по старой привычке, как только выступал из точки А в точку Б, в соответствии с планом Д, разворачивалась карта предстоящей местности, и на той пункты назначения, отмеченные красными звёздочками. Теперь, когда он пытался это повторить, всё чаще поблёскивала и пропадала стёршаяся уже топография довольно-таки долговечных норвежских ущелий.

Его родина теперь — это не архитектурные объекты на