«Птицы», «Не позже полуночи» и другие истории - Дафна дю Морье

фотографией. К немалому его удивлению, на снимке оказалась молодая миловидная девушка — Аннетта Лимож. Он удивился еще больше, когда узнал, что его поклонница не профессор психологии и даже не студентка, а всего-навсего продавщица нейлоновых чулок из большого универмага в Цюрихе.

Первой реакцией Скривенера было порвать фотографию и вместе с письмом кинуть ее в огонь. Но его остановил укоризненный взгляд девушки на портрете. У нее были большие, выразительные глаза, и вообще она была прехорошенькая, без малейшего налета вульгарности. В письме она мимоходом упоминала о своем покойном отце, полковнике французской армии. Немного поразмыслив, Скривенер убрал письмо и снимок в тот ящик стола, который запирался на ключ и был таким образом недоступен для излишне любознательных глаз секретарши, — и только спустя некоторое время, когда пришло еще одно письмо с извинениями за самонадеянную присылку собственной фотографии (корреспондентка якобы была так взволнована, получив от любимого писателя его портрет, что опять всю ночь бродила по улицам), прославленный автор «Любимцев Фортуны» решил ответить и на этот раз.

В результате после обмена фотографиями переписка Роберта Скривенера с Аннеттой Лимож приобрела регулярный характер: они писали друг другу в среднем раз в неделю. Он убедил себя, что нуждается в передышке от работы, которой был занят все последнее время: он готовил к печати биографию Сведенборга[90]. Тон его писем варьировался в зависимости от обстоятельств. Иногда серьезные, иногда шутливые, эти письма к незнакомой корреспондентке стали служить удобным поводом для того, чтобы дать выход сиюминутному настроению или порассуждать на отвлеченную тему. Если неделя выдавалась удачная, это отражалось в субботнем или воскресном письме к Аннетте Лимож. Тон письма был тогда бодрый, уверенный; он не прочь был посмешить свою корреспондентку и пересказывал разные забавные истории, касавшиеся его литературных знакомых, о которых она, скромная продавщица из Цюриха, разумеется, не имела понятия. Если же неделя бывала неудачная, если работа шла со скрипом и за целый день он не мог выжать из себя больше двух-трех страниц, тон письма становился мрачным и горьким: Скривенер даже позволял себе посетовать на ветреную Музу, которая опять ему изменила. Верная адресатка неизменно реагировала на подобные перепады настроения, и это очень его поддерживало. Он чувствовал, что в его орбите появился наконец человек, который его понимает, который, никак не вмешиваясь в его жизнь, включился в нее, стал ее частью и теперь впитывает его признания с той же готовностью, с какой промокашка на бюваре впитывает чернила с его пера. Казалось, что Аннетта Лимож живет только ради того, чтобы принимать близко к сердцу все, о чем он ей пишет: легкая простуда в Лондоне отзывалась горячим сочувствием в Цюрихе; его приподнятое настроение в полдень утешало ее в полночь; его мысли, причуды и принципы становились ее духовной пищей.

Когда Роберт Скривенер принял приглашение прочесть в Женеве две публичные лекции, он не подумал о том, что это прекрасный шанс лично познакомиться с Аннеттой Лимож. Первой догадалась Аннетта — теперь они уже обращались друг к другу просто по имени, без всяких «мистеров» и «мисс». Она ответила взволнованным письмом: оказалось — не чудо ли? — что даты лекций совпадают с ее собственным отпуском, и ничего нет проще, чем сесть на поезд, приехать в Женеву и наконец-то увидеться с ним.

Сложилось так, что за неделю до отъезда Скривенер присутствовал на свадьбе одного знакомого писателя, вдовца, который вдруг надумал снова жениться. Скривенер отправился на свадебный прием, заранее настроенный скептически: он готов был подшутить над новоиспеченным супругом, но неожиданно сам оказался мишенью для насмешек. Пожилой молодожен, приобняв за талию юную новобрачную, стал подтрунивать над своим именитым гостем и даже назвал его во всеуслышание старой девой. Стоявшие поблизости дружно расхохотались. Кто-то из гостей вполголоса высказался в том смысле, что авторам таких романов, как «Созвездие Быка», не мешало бы помнить старую истину: негоже, если слова расходятся с делом, а теория с практикой. Когда Скривенер на прощанье пожал руку своему старому знакомому (чью писанину, издававшуюся непристойно большими тиражами, он глубоко презирал) и еще раз его поздравил, тот улыбнулся и с напускным сочувствием спросил: «Ну как? Не завидуешь, что я еду на Майорку с таким сокровищем?» И, взглянув на свою молодую жену, самодовольно хохотнул.

Этот эпизод оставил у Роберта Скривенера тягостный осадок. Судя по всему, в литературных кругах о нем сложилось не слишком лестное мнение: его считали дутой фигурой, шарлатаном, который на бумаге приписывает себе богатый жизненный опыт, а на деле им не обладает. Повинуясь внезапному порыву, он схватил перо и написал Аннетте Лимож, что приглашает ее приехать к нему в Женеву; о гостинице он позаботится сам и берет на себя все необходимые расходы.

Приближалась дата отъезда, и с каждым днем его возбуждение нарастало. Он словно помолодел на десять — нет, на двадцать лет; ему с трудом удавалось сосредоточиться на подготовке к предстоящим лекциям. Ответственность писателя, верность критериям, совершенствование литературной формы — все это отступало на второй план, когда он думал о смежных номерах, которые забронировал для них двоих в отеле «Мирабель». Накануне отлета в Женеву он отложил в сторону другие занятия и дал волю воображению, предвкушая все подробности первой встречи: как они с Аннеттой сидят за ужином на террасе гостиничного ресторана и она, сияющая, чуть смущенная, улыбается ему счастливой улыбкой. С первой лекцией он должен был выступить только на другой день вечером, а до этого встретиться за ланчем со швейцарским литератором, который организовал его поездку. Таким образом весь свой первый вечер в Женеве Скривенер мог целиком посвятить Аннетте. И теперь он наконец прочел письмо — то самое, которое ускользнуло от бдительных глаз секретарши. С нескрываемой радостью Аннетта сообщала, что приедет в Женеву первая, скорее всего накануне, и сможет встретить его в аэропорту. «Если меня вдруг не будет, — уточняла она, — то только потому, что я не хочу ставить Вас в неловкое положение перед официальными встречающими, и тогда мы увидимся прямо в отеле». Похвальная тактичность — она явно не хотела привлекать к себе лишнее внимание. А после… В мыслях одна картина сменялась другой, и оставшиеся до отправления часы он провел как на иголках.

Перелет, к счастью, прошел гладко — Скривенер опасался воздушных ям, которые могли вызвать мигрень, — и после приземления, пока самолет мягко катился вдоль посадочной полосы, он жадно вглядывался в толпу людей за барьером, надеясь увидеть стройную девичью фигурку с пышным облачком каштановых волос. Ее черты он по фотографии уже знал