Этот бессмертный - Роджер Желязны

– А разве можно жаловаться на перегрузку в работе последесятимесячного отпуска и праздного плавания из одной местности в другую?

– Да, я имею право жаловаться – и буду! Предполагалось,что эта моя должность будет синекурой.

– Почему?

– Главным образом потому, что я сам все обставилподобным образом.

Двадцать лет я тяжело трудился над тем, чтобы музеи,памятники и Архив были такими, какими являются теперь. Десять лет назад я всеустроил так, что мой персонал сам по себе может справиться с чем угодно. Мне жеостается только время от времени возвращаться, чтобы подписывать бумаги, впаузах занимаясь тем, чем мне самому заблагорассудится. Чертовы подхалимы –заставить самого управляющего сопровождать писаку с Веги, хотя это мог бы суспехом сделать кто угодно из персонала! Ведь обитатели с Веги вовсе не боги!

– Пожалуйста, погоди минутку, – перебила меняКассандра. – Что за двадцать лет?

Я почувствовал, что тону.

– Тебе же нет и тридцати лет, – продолжала она.

Я опустился еще глубже. Затем немного выждал и сталподниматься наверх.

– Э-э… Есть кое-что, о чем я никогда прежде не говорилтебе… Сам не знаю, почему… А сколько тебе лет, Кассандра?

– Двадцать.

– Хо-хо. Что ж… я почти в четыре раза старше тебя.

– Что-то я не понимаю…

– Я и сам не понимаю… так же, как и врачи. Я как будтоостановился где-то в возрасте от двадцати до тридцати лет и таким остаюсь досих пор.

Мне кажется, что это нечто вроде… неизвестной и только мнесвойственной мутации. Да разве все это имеет какое-нибудь значение?

– Не знаю… А впрочем, да.

– Тебя не волнует ни то, что я хромаю, ни мояизбыточная волосатость, ни даже мое лицо. Почему же тебя беспокоит мой возраст?Я молод во всех отношениях!

– Это далеко не одно и то же по сравнению со всемостальным, сказала она, не допускающим возражения тоном. – А что, если тыникогда не состаришься?

Я закусил губу.

– Обязательно состарюсь! Рано или поздно, но это все жепроизойдет!

– А если это будет слишком поздно? Я ведь люблю тебя ине хочу состариться раньше!

– Ты проживешь сто – сто пятьдесят лет. Пройдешьспециальный курс омоложения. Это от тебя никуда не уйдет.

– Но я все равно не буду такой молодой, как ты!

– И вовсе я не молодой. Я родился стариком.

Это не подействовало. Она расплакалась.

– У нас впереди еще долгие и долгие годы, –старался утешить ее я. Кто знает, что может случиться за это время?!

От этих слов она расплакалась еще больше.

Я всегда был импульсивным. Голова у меня работает, какправило, весьма неплохо, но обычно я сначала действую, а потом обдумываю, чтосказать. Вот и на этот раз я испортил всю основу для дальнейшего разговора.

Именно это явилось одной из причин, почему я выбралкомпетентный персонал, обзавелся хорошей радиосвязью и стараюсь большую частьвремени проводить на воле. Впрочем, некоторые обязанности нельзя никомуперепоручить. Поэтому я сказал:

– Смотри. В какой-то степени радиация коснулась и тебятоже. Целых сорок лет я не мог понять, что я вовсе не сорокалетний. Возможно,нечто подобное произойдет и с тобой.

– Тебе что, известны другие случаи, подобные твоему?

– Ну…

– Неизвестны?

Помню, что тогда мне больше всего хотелось оказаться наборту своего судна. Не нынешнего – огромного великолепного корабля, – а всвоей старой лоханке под названием «Золотой Идол». Причем где-нибудь подальшеотсюда… ну хотя бы в гавани. Чтобы снова стоять на мостике и опять увидетьКассандру во всем ее великолепии. Хотелось начать все с самого начала – и либосказать ей обо всем прямо еще тогда, либо даже рта не раскрывать о своемвозрасте.

Это была прекрасная мечта, но, черт возьми, медовый месяцуже заканчивался.

Я молчал, пока она не перестала плакать.

– Так что же? – спросил я в конце концов.

– Все хорошо, не обращай внимания…

Я взял ее за руку и прижал ее пальцы к своим губам.

– Может быть, это все же неплохая мысль, – сказалаона, – что ты должен уехать на некоторое время.

Холодный бриз снова обдал нас ледяной влагой, заставивсъежиться.

Руки слегка задрожали. Бриз стряхнул листья с деревьев,закруживших над нашими головами.

– Не преувеличил ли ты свой возраст? – спросилаона. – Ну хоть чуть-чуть?

Судя по ее тону, сейчас самым умным было согласиться с ней.

– Да, – я старался, чтобы голос мой звучал какможно более убежденно.

Она улыбнулась мне в ответ, как бы благодаря за это признание.

Вот так мы и сидели, держась за руки и наблюдая за тем, какразворачивается утро. Через некоторое время она начала напевать, почти неоткрывая рта. Это была печальная песня, насчитывавшая много сотен лет.

Баллада о молодом борце по имени Фамоклос, которого никто немог победить.

Постепенно тот стал считать себя величайшим из всех живущихтогда борцов.

Он бросил вызов, взобравшись на вершину горы. Посколькуобитель богов была неподалеку, они не заставили себя ждать. Уже на следующийдень появился мальчик-калека, верхом на огромном, дикого вида псе. Они боролисьтри дня и три ночи, Фамоклос и мальчик. А на четвертый день мальчик сломалспину гордецу. Там, где появилась кровь не знавшего поражения богатыря, выросцветок без корней, с лопатовидными листьями, который стал ползать по ночам впоисках утраченного духа павшего человека. Но дух Фамоклоса покинул Землю, ипоэтому эти цветы обречены вечно ползать и искать.

Все это излагалось попроще, чем у Эсхила, но ведь и мы –простые люди, не те, что были некогда – особенно живущие на материке. А крометого, на самом деле все было совсем иначе.

– Почему ты плачешь? – неожиданно спросила она.

– Я думаю о картине на щите Ахилла, – сказаля. – И о том, насколько ужасно быть образованным зверем… К тому же я неплачу. Это роса падает на меня с листьев.

– Я приготовлю еще кофе.