Одна на две жизни - Галина Львовна Романова

— Тогда, — горничная преданно заглядывала в лицо своими округлыми грустными глазищами, — может быть, я чаю сделаю? С жасмином и чабрецом? Как вы любите?

Вернее, как любил когда-то он. Как наяву, Агния услышала его голос, ровный, звучный, глубокий тенор: «Ты божественно завариваешь чай, Лимания! Скажи, это какой-то секрет, которым владеет только твой народ? Или ты совершаешь какие-то таинственные ритуалы, чтобы придать ему столь изысканный аромат? С чем он на этот раз? Какие новые травы тебе удалось раздобыть?» Он любил чай. Любил булочки с корицей и тмином. Любил мятные лепешки. Любил оладьи с кленовым сиропом. Любил…

На глаза навернулись слезы. Теперь все в прошлом.

Стуча копытцами, маленькая сатирра убралась в кухню. Агния осталась сидеть в кресле, глядя на окно.

За стеклом тянулся обычный осенний день. Это была ничем не примечательная осень — то проглядывало неяркое солнышко, то начинал накрапывать мелкий дождик. Лето закончилось почти две недели назад. Самое страшное, самое долгое, самое кошмарное лето. Оно тоже было обыкновенным, и Агния в глубине души негодовала на жару, цветы, пение птиц, смех детей, тепло и свет. Ее мир умер, ее солнце погасло в тот жуткий день, когда…

Нет, она долго не верила. Когда ей сказали — не поверила. Когда увидела воочию — не поверила. Когда шли приготовления — не верила, жила словно во сне. И даже в самый последний день до самой последней минуты, до того мига, когда лопаты могильщиков бросили в яму первые комья земли, — она не верила и тогда. Поверила позже, вернувшись с кладбища домой и внезапно ощутив в душе пустоту.

Три месяца назад, в самом начале лета, умер ее муж.

Марек… Когда ей сказали о том, что случилось, она восприняла весть как глупую шутку Марек не мог просто так взять и умереть. Он же ничем не болел. Сколько они были знакомы — со дня первой встречи и до самого конца, — он ни разу не чихнул, ни разу не упал и не повредил себе ногу или руку. Ни разу даже не получил ожога на своей работе. А там так опасно — химикаты, всякие приборы, котлы, высокая температура… Даже когда у них взорвался перегонный куб, и то Марек не пострадал. Его удачливости можно было позавидовать. И вдруг…

Было трудно поверить, что больше она не услышит его голоса, не порадуется его улыбке, не увидит, как он входит в комнату. В пустом доме больше не прозвучит раскатистый звонкий смех. Никто больше не бросит мимо стула рубашку, никто не подшутит над нею, когда она станет выходить из ванны. И не будет больше тех ночей, то нежных и теплых, то горячих и душных от страсти. И не будет ребенка — сына или дочери — так похожего на отца. Они хотели подождать с детьми, пожить немного для себя.

Поначалу она даже не поверила, что он мертв. Подбежала, схватила за руку, встряхнула, окликая по имени. Даже поцеловала несколько раз. Он не отозвался, его руки и губы были холодными и твердыми. Но она не верила. Все ждала на похоронах, что обман откроется. Была убеждена, что это не он, что Марек просто исчез и это чей-то чужой труп. Что сейчас муж войдет и очень удивится, увидев посреди комнаты гроб с незнакомым телом. Может быть, даже рассердится, устроит скандал… Хотя он не умел злиться. Он всех любил, всех уважал. Все платили ему тем же. Он был самым лучшим.

Был. И вот его не стало.

А жизнь продолжалась. Глупая, никому не нужная жизнь. Город легко перенес потерю, заметили только соседи и его коллеги по лаборатории. Да еще несколько родственников, явившихся на похороны. Они-то всем и занимались — две какие-то тетушки в трауре и вуалях старых дев и тощий, болезненного вида священник, оказавшийся его троюродным братом, удалившимся в монастырь по причине слабого здоровья. Примчались и ее родные. Смутно запомнились слезы матери, ее неловкие и совершенно неуместные попытки утешать. Ни от мамы, ни от сестры не было никакой пользы — одна лишь всхлипывала и причитала, жалея дочь, а другая исподтишка пыталась выяснить размер наследства, которое теперь причитается бездетной молодой вдове. И, кажется, только презрительно фыркнула, узнав, как ничтожно мало ей досталось. Ничего удивительного, что всем занимались тетушки ее супруга. Они да несколько сердобольных соседок и взяли на себя все хлопоты. У Агнии не было сил ни на что, даже на разговоры. Она пребывала словно во сне и проснулась, лишь когда все было кончено.

С тех пор время словно остановилось. Она жила по инерции, ни о чем не думая, ничего не желая и не принимая у себя ни родных, ни друзей. Оттаивала лишь в те минуты, когда ходила на кладбище. Каждый день. Все три с половиной месяца. И каждый раз приносила цветы. Это было все, что она могла дать умершему мужу. Да еще ночи… Ночи, о которых она предпочитала бы не рассказывать никому. Это была ее маленькая тайна, то, что давало силы жить дальше. Но до ночи должен был пройти этот длинный, ужасный день…

Тихо цокая копытцами, вошла Лимания. Выпучив от напряжения округлые желтые глаза, водрузила на стол самовар. Быстренько, бросая на хозяйку вопросительные взгляды, накрыла на стол — две чашки, сахарницу, молочник, две вазочки, с печеньем и конфетами, маленькую креманочку с вареньем. Уже открыла рот, чтобы что-то спросить, но передумала и выскользнула вон.

Агния лишь мельком бросила на суетящуюся служанку равнодушный взгляд и снова отвернулась. Она вспоминала кладбище. Осенний денек. Наконец-то перестало жарить это надоедливое солнце! Желтые листья в кронах деревьев, как первая седина. Пожухлая трава. Последние осенние цветы. Она купила букет, не торгуясь, несмотря на то что пришлось отдать за него целый империал, а денег оставалось не так много. Прижимая подарок к груди, прошла мимо чужих могил, не глядя по сторонам. Ее ждал муж. Там, под каменной плитой с высеченными на ней именем и несколькими прощальными словами. Все пространство вокруг было усыпано цветами. Она приносила их каждый день, клала новые поверх старых, садилась рядом, на ту же плиту, обнимала камень… Каждый день. Как всегда. Или…

Агния нахмурилась. Сегодня все было не так, как всегда. Могила выглядела по-другому. Нет, надгробная плита не покосилась. Ограда была на месте. И груда цветов никуда не делась. Но что-то было не так. Что-то изменилось. Такое впечатление, что на могиле побывал кто-то еще. Но кто? Родители Марека умерли, когда он был еще мальчиком. Его вместе со сводным братом накануне отослали в частную школу, где он жил и воспитывался до восемнадцати лет. Обе тетушки? Про них Агния не думала — она и увидела-то их в первый раз только на похоронах и понятия не имела, откуда они взялись и куда потом подевались. Кто же там побывал и что делал? Подумав еще немного, Агния отбросила эту мысль. Ее ничего больше не интересовало. Уже три месяца она жила как во сне. Говорят, за такой срок может угаснуть любая боль. Врут. Ей по-прежнему так больно, что не хочется жить. Если бы можно было просидеть всю жизнь вот так, а потом…

Скрип приоткрывшейся двери прозвучал, словно гром среди ясного неба. Вздрогнув, Агния резко обернулась и оцепенела, от удивления и ужаса не в силах даже закричать. В проеме двери застыл темный силуэт.

— А…

Это было все, что она смогла выдавить из перехваченного спазмом горла. Силуэт сделал шаг. Бесшумно, как призрак, перенес ногу через порожек…