Остров русалок - Лиза Си

— Вы Ким Ён Сук? — спрашивает женщина. Она бледная и хорошенькая. Ён Сук еле заметно кивает, и женщина продолжает: — Меня зовут Чжи Ён, но все называют меня Джанет.

Ён Сук пробует произнести чужое имя:

— Джанет.

— А это мой муж Джим и наши дети, Клара и Скотт. Мы хотели узнать, не помните ли вы мою бабушку. — Джанет говорит… на каком же наречии она говорит? Это не чистый корейский, но и не диалект Чеджудо. — Ее звали Ми Чжа, а фамилия Хан…

— Я такой не знаю.

Женщина слегка хмурит лоб.

— Но вы же обе жили в этой деревне.

— Я-то по-прежнему здесь живу, но не знаю женщины, о которой вы говорите. — Ён Сук отвечает резко и громко, даже громче, чем Ку Сун, и обе сестры Кан смотрят в ее сторону. Явно хотят узнать, все ли у нее в порядке.

Американку это не смущает.

— Давайте я покажу вам ее фотографию.

Она роется в сумке, достает плотный конверт, потом перебирает лежащие в нем снимки, пока не находит нужный. Она протягивает Ён Сук черно-белую фотографию девушки в старинном белом купальном костюме. Торчащие под тканью соски девушки напоминают глаза осьминога, выглядывающего из укромной расщелины. Волосы убраны под шарф, такой же белый, как костюм. Лицо у нее круглое, руки тонкие, хоть и с заметными мышцами, ноги крепкие, а улыбается она широко и смело.

— Извините, — говорит Ён Сук, — я ее не знаю.

— У меня еще фотографии есть, — не сдается Джанет.

Она снова лезет в конверт, перебирает другие снимки, а Ён Сук тем временем улыбается белому мужчине.

— Есть телефон? — спрашивает она у него по-английски — наверняка у нее получается куда хуже, чем у его жены по-корейски, — и жестом подносит к уху воображаемый телефон. Ён Сук часто пользуется этой уловкой, чтобы избавиться от тех, кто ей досаждает. Если ее расспрашивает молодая женщина, она иногда говорит: «Прежде чем отвечать на ваши вопросы, мне надо поговорить с внуком». Если речь о мужчине, она спрашивает: «А вы женаты? Моя внучатая племянница очень хорошенькая и тоже учится в колледже. Я ее позову, чтобы вы познакомились». Удивительно, насколько часто люди попадаются на обман. Вот и сейчас иностранец действительно начинает искать по карманам телефон. Он улыбается. Белоснежные, очень ровные зубы, как у акулы. Но первой достает телефон девочка. У нее один из этих новых айфонов, точно как те, которые Ён Сук в этом году дарила правнукам на дни рождения.

Не снимая наушников, Клара говорит:

— Диктуйте номер.

От ее голоса Ён Сук еще сильнее нервничает. Девочка говорит на диалекте Чеджудо — небезупречно, но сносно, а от ее интонаций у Ён Сук мурашки по коже.

Она называет номер, и Клара его набирает. Потом девочка отсоединяет телефон от наушников и протягивает его Ён Сук, которая охвачена странной нерешительностью. Клара импульсивно — наверняка все дело в импульсивности, как же иначе — наклоняется поближе и подносит телефон к уху Ён Сук. Ее прикосновение обжигает Ён Сук, словно лава. Маленький крестик на золотой цепочке выскальзывает из-под футболки девочки и покачивается у Ён Сук перед глазами. Тут она замечает, что мать Клары, Джанет, тоже носит крестик.

Четверо иностранцев выжидающе смотрят на Ён Сук. Они думают, она им поможет. Ён Сук быстро-быстро говорит в телефонную трубку. Джанет снова хмурит лоб, пытаясь разобрать, о чем речь, но Ён Сук говорит на чистом диалекте, а он отличается от стандартного корейского не меньше, чем французский от японского, — во всяком случае, так ей говорили. Разговор закончен, Клара убирает телефон в задний карман и с явным смущением наблюдает, как мать вытаскивает все новые фотографии.

— Вот мой отец в молодости, — говорит Джанет и сует нечеткий снимок под нос Ён Сук. — Помните его? А вот еще одна фотография бабушки, она сделана в день ее свадьбы. Мне говорили, что девушка рядом с ней — это вы. Пожалуйста, поговорите с нами хоть пару минут!

Но Ён Сук опять занялась сортировкой водорослей. Иногда она вежливо бросает взгляд на фотографии, но по лицу старухи никак не понять, что у нее на душе.

Через несколько минут по пляжу уже катит мотоцикл, к которому пристегнута тележка. Когда он доезжает до Ён Сук, она с трудом поднимается. Иностранец поддерживает ее под локоть. Ее давно не трогал никто настолько белый, и она инстинктивно отдергивается.

— Он просто хочет помочь, — говорит Клара, выстроив простенькую фразу на диалекте.

Ён Сук наблюдает за тем, как внук грузит мешки с водорослями на тележку, а чужаки пытаются ему помочь. Груз закреплен, она садится внуку за спину и обнимает его за талию, потом тычет в бок:

— Езжай! — Когда они покидают пляж и выбираются на дорогу, она добавляет уже тише: — Давай сначала сделаем кружок по округе. Не хочу, чтобы они видели, где я живу.

Апрель 1938 года

Мой первый день работы в море начался задолго до рассвета — даже вороны еще спали. Я оделась и в темноте пошла в отхожее место. Забравшись по лестнице на каменный второй этаж, я присела над отверстием в полу. Внизу под отверстием собрались наши свиньи, похрюкивая в предвкушении. У стены в углу стояла большая палка на случай, если какая-нибудь свинья от нетерпения и жадности попытается прыгнуть вверх. Вчера я как раз здорово врезала одной свинье. Остальные, наверное, это запомнили, потому что нынче утром дождались, пока мои дела упадут на пол, и только потом бросились делить их между собой. Я вернулась в дом, привязала себе за спину маленького брата и пошла за водой к деревенскому колодцу. Чтобы воды хватило на все наши утренние нужды, пришлось ходить туда с глиняными кувшинами трижды. Потом я собрала навоз — мы его жгли и для тепла, и чтобы готовить еду. Это приходилось делать тоже с утра пораньше, а то мне бы ничего не досталось: другие женщины и девочки нашей деревни собрали бы весь навоз подчистую. Когда все дела были сделаны, мы с братом пошли домой.

Три поколения моей семьи жили все вместе за одной оградой: мать, отец и мы, дети, — в большом доме, а бабушка — в маленьком домике с другой стороны двора. Оба жилища были сложены из камня, крыши у них были соломенные, но солому тоже прижимали камнями, чтобы ее не сдул островной ветер. В большом доме было три комнаты: кухня, большая комната и особая комнатка для женщин, которой пользовались в свадебную ночь и для родов. В большой комнате горели, шипя и потрескивая, масляные лампы. Циновки, на которых мы спали, уже были свернуты и сложены у стены.

Бабушка не спала. Она сидела одетая, повязав голову шарфом, и пила кипяток. Лицо и руки у нее были костлявые и темные, как каштаны. Первый и второй братья, двенадцати и десяти лет от роду, сидели на полу, скрестив ноги и касаясь друг друга коленями. Третий брат напротив них вертелся и ерзал, как умеют ерзать только семилетние мальчишки. Сестренка, младше меня на шесть лет, помогала матери собрать три корзины. Матушка сосредоточенно проверяла и перепроверяла, все ли она взяла с собой, а сестренка очень старалась показать, что уже готовится стать хорошей хэнё.