Любовная капитуляция - Сильвия Соммерфильд

— О моей душе предоставьте заботиться мне, — пробормотал Эндрю.

— В тебя, Эндрю, я верю больше, чем в любого другого рыцаряпри дворе. — Голос Джеффри стал предельно серьезным, взгляд его неотрывался от лица Эндрю. — Мы хотим избежать столкновения с этой страной,кто бы ей ни правил. Там должен быть человек, на которого мы могли быположиться. Король спрашивал, есть ли у меня такой на примете, и я еще разподтвердил свое полное доверие к тебе. Его величество полностью со мнойсогласился.

— Негодяй, — сказал Эндрю ворчливо. — Умеешьподластиться. Стоит ли удивляться после этого, что ты — правая рукакороля.

— Так ты выполнишь наше пожелание?

— Я сделаю все, что смогу. Если же ничего не получится...

— У тебя не может не получиться. Ты слишком умен,чтобы дать обвести себя вокруг пальца какому-то там шотландцу.

Губы Джеффри вновь сложились в улыбку.

— Боже, остановись! Еще один комплимент, и меня разорвет отсамодовольства, — рассмеялся Эндрю.

— Король и его подданные будут в неоплатном долгу передтобой, если ты сумеешь с этим управиться. Будут спасены многие и многие жизни,Эндрю. А там... Там можешь не сомневаться, король продемонстрирует публичноеблаговоление к тебе более материальным путем.

Лицо Эндрю побагровело.

— Святой Господь, ты что же, думаешь, я пойду на это радиплаты?

— Нет, Эндрю, и в голове не держал ничего подобного.Слишком уж хорошо я тебя знаю. Я всего лишь повторяю слова его величества, и — он шагнул к другому длинному столу у самой стены, — я долженпредложить тебе это.

Он сдернул со стола покрывало, под которым лежал меч —и какой меч! Лезвие его мерцало в бледном свете. Лежавшие чуть поодаль ножны небыли украшены обычными в таких случаях драгоценными камнями, рукоять быласделана все из той же гладкой стали, но у всякого знатока при одном взгляде наоружие захватило бы дух.

— Король крайне сожалел, что не может преподнести тебе меч втой великолепной отделке, какой ты, по его мнению, заслуживаешь. Драгоценныекамни украсят ножны и рукоять меча сразу по твоему возвращению. Он велелпередать его тебе как знак милости, восхищения твоим мужеством, с пожеланиямиуспеха.

Эндрю какое-то время не мог ничего выговорить. Ему не нужныбыли пояснения, чтобы убедиться: перед ним истинный шедевр оружейногоискусства. Он подошел к Джеффри и благоговейно поднял громадный обоюдоострыймеч. Тот оказался настолько удобным, что казался продолжением его руки.

— Потрясающе! — выдохнул Эндрю.

— Я знал, что ты сумеешь оценить его.

— Когда я должен выехать?

— Чем скорее, тем лучше. События движутся к кровавойразвязке, и каждая минута на счету. У тебя слишком мало времени на прощание, ия боюсь, что многие леди останутся неутешными по случаю твоего отъезда. Сочтуза честь выразить им твои глубочайшие сожаления.

Эндрю ответил широкой ухмылкой, мгновенно преобразившей еголицо, добавившей в него тепла, которое, как солнце, осветило изнутри егосуровую красоту.

— Я отправлюсь с рассветом. Это тебя устроит мой любезный,хотя и не в меру навязчивый друг?

— Вполне.

— Ну, полагаю, ты предложишь мне еще вина, и мы присядем,чтобы обсудить детали.

— Обсуждать нечего. — Джеффри засунул руку в карманкамзола и вытащил небольшую связку бумаг. — Здесь все, что требуется.Внимательно прочитав все эти бумаги, ты, твердо запомнив их содержание, тут жеих уничтожишь.

— Это надо понимать так, что существуют люди, которые... неразделяют твоих целей.

— Существуют... по ту и по эту сторону. Достаточно сильныедля того, чтобы ты имел основания серьезно опасаться за свою жизнь. Скажупрямо, без околичностей: с некоторыми из наших связных произошли э-э...дорожные происшествия. И там, и здесь хватает посторонних ушей, и меньше всегоя желал бы, чтобы сведения о твоем задании перестали быть секретом. Будьпредельно осторожен, друг мой, осторожен и бдителен. Следи за каждой тенью икаждым шорохом и никогда не оставляй свою спину неприкрытой.

— Не беспокойся.

Эндрю сунул бумаги под рубаху, поближе к телу, затем взялмеч, подержал, любуясь им, и вложил лезвие в ножны.

Джеффри протянул руку, и Эндрю пожал ее; так друзья выразилиуважение и привязанность друг к другу, преданность стране и королю.

Погруженный в свои мысли, Эндрю скакал по темным и гулкимулицам ночного города. Он не испытывал страха, но ощущение громадной ответственности,возложенной на него, тяготило. Привязав лошадь у дверей дома, он отправилсянаверх, чтобы приготовиться в дорогу.

Он не стал будить слуг, кроме старого верного Чарлза,состоявшего при нем со времен отрочества.

— Сэр, что значит вся эта спешка? Что-нибудь приготовить?Может быть, я должен вас сопровождать?

— Нет, Чарлз. Ты остаешься. Эту поездку мне придетсяпредпринять в одиночестве. Приготовь лишь немного провизии. Я предполагаю, повозможности, скакать без остановок. Чем меньше людей меня увидят, тем лучше.

— Вы отправляетесь один?!

Чарлз был озадачен и обеспокоен. Он так долго служил сэруЭндрю, что у него в голове не укладывалось, как это хозяин может отправитьсякуда-то без него.

— Увы, да.

Эндрю сдержал улыбку, не желая обидеть преданного слугу.

— Когда ждать вас обратно?

— Это зависит от... от стольких обстоятельств, что лучше обэтом не говорить. Позаботься обо всем здесь, Чарлз. Хозяйство и все мои делаоставляю в твоих надежных руках. — Наклонившись к слуге, он прошептал емуна ухо: — Я еду по поручению короля.

Что бы ни произошло, Эндрю мог быть твердо уверен в одном: оего делах от Чарлза никто и ничего не узнает, верный слуга скорее умрет, чемпроговорится.

Чарлз стоял и смотрел, как Эндрю облачается втемно-коричневое поношенное платье, которое он надевал только в тех случаях,когда ему приходило в голову заняться физическим трудом или пофехтовать.

Закрепив меч на перевязи, Эндрю обернулся и чуть нерасхохотался: такое недоумение и любопытство было написано на лице Чарлза.

Тот кивнул и застыл, прислушиваясь к удаляющемуся звонухозяйских шпор в прихожей и длинном коридоре, ведущем к двери. Подойдя к окну,Чарлз поглядел сверху, как Эндрю затягивает подпругу и вскакивает в седло.

Он отправился в дорогу, снаряженный лишь совершеннонеобходимыми вещами, так что определить его принадлежность к высшемуанглийскому дворянству было абсолютно невозможно, и, если бы с ним произошлочто-то плохое, вероятнее всего, никто никогда не узнал бы, что с ним стряслось.